хоронил кардинал-непот. Поскольку же Олимпия умерла раньше Иннокентия X, то на исполнение этой возлагаемой на родственников обязанности не нашлось желающего. Это все свидетельствует о том, что ликвидация непотизма была не таким уж простым делом.)
Упадок папства в эпоху Просвещения, просвещенного абсолютизма и буржуазных революций (1648– 1815)
С середины XVII века (со времени заключения Вестфальского мира) религии уже не оказывают всеохватывающего влияния на общество. Вера постепенно оттесняется в сферу личной жизни. Воинствующий католицизм контрреформации закосневает и выдыхается; церковь и папство занимают по отношению к идеям эпохи оборонительную позицию.
В результате завершившихся в середине XVII века религиозных войн католики и протестанты стали равноправными. В то время как начавшаяся в Англии в 1640 году буржуазная революция в первую очередь радикально покончила с феодальным обществом и феодальной церковью, по всей Европе пошатнулось опиравшееся на Библию средневековое миропонимание. Это был час рождения мира, основанного на точном, достоверном его знании, которое в первую очередь связано с идеями Декарта. Развитие буржуазного общества, центр экономического развития и политической борьбы перемещаются на северо- запад. Точно так же и центр идеологической борьбы перемещается в регион Атлантики. Вопреки этому папы, претендовавшие на руководство латиносредиземноморской культурой, вплоть до 1822 года сохраняли приверженность Птолемеевой системе мира, средневековому миросозерцанию!
К середине XVII столетия в католической Европе, признававшей еще век — полтора века назад примат папы, возникли три религиозные сферы:
1. Сфера, где верховенство духовной и религиозной власти папы не подвергалось сомнению: Италия, Испания, Португалия; католический мир.
2. Сфера, где сосуществовали католицизм и протестантизм: Франция, Германия (и Венгрия), но где решения Тридентского собора никогда не были полностью осуществлены; это сфера сосуществования разных религий.
3. Сфера, где отвергалась папская власть: протестантский мир. Он не поддерживал никаких отношений с папством.
Эти сферы укрепились во второй половине 1600-х годов. Единственное существенное изменение, которое имело место, произошло отнюдь не по инициативе папства, а в интересах укрепления светского абсолютизма: Людовик XIV в 1685 году после отмены Нантского эдикта насильно восстановил чисто католический религиозный характер Франции. Как только прекратились контрреформаторские возможности и претензии, примерно в 1660 году, папство начало быстро двигаться к упадку. Когда восстановление под главенством папы единства христианской церкви путем насильственного или мирного возвращения протестантов в католическую веру потерпело фиаско, даже несомненные частные успехи уже не могли остановить внутреннего разложения духовной и политической власти папства.
Основной причиной упадка папства было его противостояние главному курсу исторического развития — буржуазным преобразованиям. Наиболее мощные атаки буржуазный строй предпринял в арьергардных боях против активизировавшейся идеологии феодализма и власти папской церкви. В то время как в Англии радикальная модификация Реформации подготовила победу буржуазной революции, папы, начиная с Иннокентия X, опирались на символизирующую прошлое Испанию — так одновременно с упадком испанского владычества переживало упадок и папство.
Ведущей великой державой послевестфальской Европы стала Франция. Папы, боясь чересчур сильной Франции, в соответствии со своей традиционной политической тактикой вновь стали на сторону более слабой, переживающей упадок страны — в данном случае — Испании. Обреченность папства на оборончество продемонстрировал тот факт, что Пиренейский мир 1659 года, обеспечивавший французскую гегемонию, состоялся между двумя католическими государствами — Францией и Испанией — уже при явном игнорировании папства. Это однозначно свидетельствовало, что Рим уже не рассматривают политическим центром католического мира.
Абсолютные монархии стремились к гегемонии над своей церковью. Для князей и для высших священнослужителей тоже было понятно, что чрезмерный папский централизм, сложившийся во время контрреформации, стал сразу же ненужным и обременительным, как только сохранившаяся католическая церковь внутренне укрепилась и стала единой. Князья и епископы усматривали тогда в папском абсолютизме уже не помощь, а принудительную опеку, даже посягательство на их прерогативы. Всему этому противостоял принцип государственного абсолютизма, усиливающий национальное самосознание. Конфессии отдельных государств подчиняли себя не наднациональному папству, а национальному государству, точнее, заключали с ним тесный союз. Таким образом, национальные государства не очень-то нуждались в оглядке на папство.
Тесное переплетение современной государственной власти с церковью, принцип государственной церкви — галликанство и иозефизм — в глазах пап были еретичеством. Проявлением того же самого процесса, но подрывающим папство изнутри, в области догматики, был янсенизм, а в области управления церковью — фебронианство.
В XVIII веке папство подошло в своей истории к новому рубежу упадка. На идеи своего времени, на просвещение папы ответили жестким неприятием и изоляцией. Государственная власть сбросила, наконец, с себя опеку Рима. Католические короли вынудили папу распустить ярых защитников его власти — орден иезуитов. Крушение иезуитов и иезуитства была напоминанием: оно таило в себе одну из альтернатив цепляющегося за прошлое папства, которая была осуществлена впоследствии, в конце века, французской революцией. Папа Пий VI еще добровольно совершил «путь в Каноссу» — в Вену, к Иосифу II, а Пия VII Наполеон уже держал пленником в Фонтенбло, где он исполнял роль «придворного капеллана».
Еще не утих гул Тридцатилетней войны, опустошавшей в первую очередь Германию и проходившей под лозунгами Реформации и контрреформации, когда папа обнажил меч против возникшего внутри католической церкви первого харизматического учения нового времени — янсенизма, явившегося «последышем» Реформации.
Янсенизм вызвал последний в истории католической церкви догматический раскол. Историки церкви рассматривают янсенизм как эпилог кальвинизма. В то время как рационализм и просвещение нападали на церковь извне, галликанство, фебронианство и иозефизм подвергали нападкам прежде всего принципы её организации и управления — это был раздор из-за власти; янсенизм же потому стал наиболее опасен для папства, что он завоевывал себе позиции внутри церкви, в кругу священнослужителей, среди монахов; дело в том, что кардинальный вопрос, который, как считалось, был исчерпан Тридентским собором — учение о благодати, — янсенизм истолковывал иначе, чем папство.
Корнелий Янсений (1585–1638) сначала был профессором теологии в цитадели строгого католического направления — Лувенском университете в Голландии, а затем стал Юпернским епископом. Еще в Лувене Янсений познакомился с французом Жаном Дювержье, пригласившим его затем в Байонну, где они занялись изучением Августина. Вернувшись к положениям его учения, относящимся к Спасению и благодати, а также к свободе человеческой воли, они поставили перед собой цель реформировать послетридентскую теологию (иезуитскую и барочную). Их внимание к Августину привлекла не только Реформация; они заинтересовались также преподававшим в Лувене в конце XVI века Де Байусом (умер в 1589 году), который в своем толковании учения о благодати сближался с протестантскими взглядами. В 1580 году церковь вновь отвергла теорию Де Байуса, объявив ее еретической. Янсений и его последователи свою теологическую систему связывали — в соответствии с августинианством — со строгой морально-религиозной практикой раннего христианства, которой противостояла смыкавшаяся с государством церковь эпохи барокко.
В своем труде «Августин» (изданном французскими друзьями Янсения уже после его смерти) Янсений развязал дискуссию с папой и последовательно защищавшими незыблемость системы тридентских догм иезуитами. В этой книге он суммировал свои взгляды о Спасении (о грехе и отпущении грехов). Суть их заключалась в том, что спасется только тот, кто предопределен Богом к Спасению, а кто не предопределен, тому не суждено освободиться от греха. Первородный же грех делает человека неспособным к добру.
