в философию раннего Средневековья, а оттуда – в схоластику в целом, было ею почти полностью воспринято и далее дифференцировано, особенно благодаря Фоме Аквинскому. И все же оно ставит также некоторые проблемы: не сводимы ли все-таки частично категории одна к другой, схватываются ли тем самым все лишь возможные содержания, касаются ли они лишь материальных, чувственно-опытных вещей или частично позволяют также трансцендентное применение в аналогическом высказывании. На этих проблемах категорий, как и на позднейших попытках сформулировать их по-новому – от категорий Канта как 'чистых рассудочных понятий' до, например, категориального анализа у Н. Гартмана, – мы не останавливаемся. Мы выделяем лишь онтологически важнейшие категории, в том числе прежде всего основополагающее различие субстанции и акциденции.
3.3.2. Субстанция
3.3.2.1. У Аристотеля субстанция противостоит всем дальнейшим категориям (акциденциям). Субстанция (ousia) есть 'в себе' существующее сущее (ens in se), которое само 'есть' и не только не есть определение или свойство некоего другого, а следовательно не требует некоего 'носителя', которому присуще определение, а напротив, исключает такой носитель.
Решающим для этого был поворот от Платона к Аристотелю. Платон 'первой субстанцией' (prote ousia) считал всеобщую идею как 'поистине сущее', зато отдельная вещь, зависимая от нее, была понята им как 'вторая субстанция' (deutera ousia). Аристотель, однако, отклонил учение об идеях Платона и поднял ценность реальности единичного по сравнению со всеобщим. Единичное есть для него 'первая субстанция' (лат. substantia prima), лишь оно есть субстанция в собственном смысле, зато всеобщее понятие, которое мы образуем о ней, лишь аналогически есть 'вторая субстанция' (substantia secunda).
3.3.2.2. В этом смысле понятие субстанции вошло в традицию философского мышления, в особенности схоластики, однако в Новое время уже у Декарта и Спинозы подверглось всяческим ложным толкованиям, вплоть до физикалистско-атомистического понятия субстанции новейшего естественнонаучного мышления, которое во многом не достигает философского понятия субстанции. Под субстанцией понимают конкретное сущее, существующее 'в себе' (ens in se) и не являющееся определением некоего другого, это субстрат (или носитель) свойств, которые ему присущи и могут высказываться о нем. В языково-грамматическом понимании это есть субъект высказывания, о котором высказывается 'объект', тогда как он сам никогда не может высказываться о другом.
3.3.3. Акциденция
3.3.3.1. Для акциденции (греч. symbebekos, лат. accidens – привходящее [Hinzukommendes]), сколько бы недоразумений ни вызывало это слово, лучшим мы не располагаем. Имеется в виду реальное определение или свойство субстанциального сущего, следовательно нечто, которое не существует или не могло бы существовать 'в себе', а 'есть' 'в другом' или при [an] некоем другом (ens in alio), поэтому необходимо некое другое (субстанция) как его 'носитель', которому присуще соответствующее определение. Грамматически акциденция предполагает 'субъект', 'о' котором, как его определение, она высказывается.
Такого рода суть (приведенные как примеры) количество (столь большой, столь тяжелый и т. п.), качество – как чувственные (цвет, тон, запах и т. д.), так и другие, духовно схватываемые свойства, пространственные и временные определения; сюда же относятся отношения между вещами, действие (actio) одного на другое и восприятие воздействия другого (passio). Это все суть содержания, не могущие существовать в себе, а предполагающие субстанциально 'в себе' сущее, которому они присущи и о котором они могут высказываться.
Отношение акциденции к субстанции обозначается как ингеренция (от лат. inhaerere = быть привязанным, присущим, свойственным), вследствие чего акциденция часто определяется как нечто, 'требующее субъекта ингеренции' (indiget subiecto inhaesionis). В отличие от этого субстанция есть то, что не только не требует субъекта ингеренции, но даже исключает таковой, а потому не может быть ни определением другого, ни высказыванием о другом. Вот почему субстанция есть сущее в первом и изначальном смысле, акциденция же – лишь в аналогическом, зависимом и производном от субстанции смысле.
3.3.3.2. Следует также обратить внимание на то, что реальная акциденция как определение субстанции, т. е. как обозначение остальных категорий, или 'praedicamenta' (по сравнению с субстанцией), не то же самое, что логическая акциденция как одна из 'praedicabilia'. Таковыми в аристотелевской логике выступают genus, differentia, species, proprium et accidens. Это различение относится к способу, каковым содержание может высказываться о сущем: как специфическая конститутива, как сущностно-необходимое следствие (proprium) или как нечто, что может привходить или же нет (accidens). Последняя не совпадает с реальной (категориальной) акциденцией, которая может входить в специфическую конституцию или быть сущностно-свойственным proprium'ом, а не только 'случайно' либо привходить, либо нет. Это важно для того, чтобы можно было рассматривать акциденцию (субстанции) не как нечто второстепенное. Не все равно, имеем ли мы способность мышления, свободного воления и нравственного поступка, осуществляем ли мы и каким образом мы осуществляем эти способности в актах. Есть все-таки свойства (способности и исполнения актов), принадлежащие к специфической конституции духовно-личностной жизни, однако не субстанциально существующие в самих себе, а свойственные субстанции; в этом смысле они суть акциденции.
3.3.4. Субстанциальная целостность
3.3.4.1. Двойственность субстанции и акциденции онтологически имеет огромное значение, так как она касается целостности сущего. С одной стороны, следует придерживаться того, что все, что вообще существует, есть или субстанциально (в себе) сущее или его дальнейшее определение (в другом). Это полная дизъюнкция (disiunctio completa), или-или, исключающая третье. Что бы ни 'было', оно должно быть или субстанциально 'в себе' или не в себе, т. е. 'в другом'. Это различение должно пониматься правильно.
Субстанция есть целое: реальная сущностная целостность или сущностный смысловой образ сущего. В основании давней дискуссии об атомарных носителях субстанциальности лежало недоразумение. Хотя оно восходит и к учению о монадах Лейбница, однако именно он вопреки Локку и в связи с аристотелевским учением о форме подчеркивал целостность субстанциального смыслового образа. Речь идет не о том, субстанции ли атомы или элементарные частицы (какого бы ни было вида), а о том, что целая вещь, тем более живое существо, образует субстанциально в себе существующий, сущностно определенный смысловой образ.
Однако к конкретной действительности некоей конечной субстанции необходимо принадлежит ее акциденциальное отображение [Auspragung]. Если (в абстрактном мыслительном опыте) отделить от субстанциальной вещи все акциденциальные определения, то не останется ничего, не останется даже субстанции. Отсюда ясно, что субстанция не исключительно лишь в себе существующее и в себе определенное нечто, а онтологический принцип со всеми присущими ему содержательными определениями, которые он на себе несет и объединяет в субстанциальное сущностное единство и в субстанциальную смысловую целостность. Она всегда и необходимо акциденциально определена, однако в этом способна также к изменению, но в такой мере, что во всем становлении и изменении своих (акциденциальных) определений (субстанциально) она остается такой же, каковой осуществляется и отображается в них.
Здесь уже обнаруживается действие, в котором мы можем усматривать основную акциденцию[28]. Все сущее есть действующее (опте ens est agens). Конечная субстанция должна акциденциально исполняться и осуществляться. Однако она не должна полагать это конкретное исполнение действия. На необходимости действия, но и на контингенции определенного действия, или, иными словами, на необходимости акциденциальной определенности, но на контингенции определенных акциденций основывается возможность изменения или, как говорили древние, движение (kinesis, motus) конечного субстанциально сущего. В связи с этим ниже остановимся на бытии и
