нет, но есть общее чувство и общая идея. И она овладевает всеми порядочными людьми. Собственно, она уже владеет ими, но они глушат ее в себе из-за ложно понятой стыдливости. Не стыдиться следует, а гордиться.
— Понятно, — кивнул Курчев. — Извините, что спать не дал, — сказал, надевая шинель.
— Ничего. Я очень рад, — ответил тот.
— Мне зарез, товарищ подполковник. Невеста пропадает. А ехать в полк не может — в аспирантуре…
— Так. Понятно, — качнул красивой продолговатой русой головой подполковник. — Что ж, выйдет — ваше счастье. А не выйдет — не позавидую, лейтенант. Есть порядок и перепрыгивать, особенно через генералов, не положено.
— Ладно, поднимайтесь. Может, до перерыва успею.
— Где тут гальюн? — стараясь придать бодрости голосу, спросил один. — Курить охота.
— Потерпишь, — отозвался второй.
— Эх, ребята, не дрейфьте, — улыбнулся Герой Советского Союза. Лицо у него было хитроватое, но приятное.
— Чего улыбишься, технарь? — подмигнул Курчеву. — Дальше Кушки не пошлют.
— Мне назад, — зевнул Борис. — На гражданку.
— Ну и как? — спросил один. Остальные тоже повернулись к Борису. — Неужели не пускают?
— Ага. Только прохарями вперед.
— Комедия, — усмехнулся Герой. — Кто туда, кто обратно! А ты что — блатной?
— Да нет, скорей голодный. У нас не увольняют.
— А это где? — спросили сразу два офицера.
— У него узнайте, — ткнул Борис пальцем в сторону майорской двери, на табличке которой значилось несколько фамилий.
— Не тушуйся, — сказал Герой.
— А мне что, — отмахнулся Борис. — Нам, татарам, все равно, что малина, а что … это самое.
— Я б тебя сразу шуганул, в дух один, — сказал капитан, интересовавшийся местонахождением гальюна.
— Жаль, что увольнялка у вас не выросла. Другие капитаны засмеялись.