гастрит заимеешь. Нервное это дело. Сегодня одно говори, завтра — другое. Нос держи по ветру и, чуть насморк схватишь, сразу готовься с вещами на выход. Десять лет без права переписки или еще «вышку» тебе сделают. Это страшный мир, Борис Кузьмич, дорогой ты мой, — снизил до шепота голос Гришка.
— Почем знаешь?
— А что я, не в Ленинграде жил? В Ленинграде, знаешь, сколько раз людей сажали? Этих кампаний было — пальцев на руках и ногах не хватит. Дворян, немцев, чухонцев, профессоров, потом тех, которые с золотишком, потом кировцев, ну и, как везде — троцкистов, шпионов. И еще этих, после войны, писателей. А уж головку всю — подчистую…
— Какую головку?
— Обыкновенную. Смольный весь. Ты же ни хрена не слышишь, читаешь одни журналы свои, а в них того не пишут. Ну, сам пойми, чего написать можно? Только чужое жеваное- пережеваное еще раз пожевать. Правды ты и в глаза не видел, а увидишь — все равно рассказать ее не дадут. А теперь, как рябой подох, так вообще неясно, кого хвалить, кого не хвалить. При нем хоть направление было. Хвали-перехваливай и только гляди, чтоб другой больше тебя не перехвалил и на тебя же не наклепал. А теперь вот, году еще нет, как в ящик дал, а уже поклевывать начали.
— Ну да, поклевывать…
— А ты чего, не понял? Прошлым летом в «Правде» да и в твоем журнале, как его «Вопросы…» черным по белому писали — культ личности, коллективность. Это что — от сырости, что ли?..
— Ну, это так… Самим же Сталиным культ личности клянут. Цитатками из него.
— Неважно как — важно, что ругают. И теперь неясно, кому надо женю лизать. Честное слово, брось ты эту хреновину, женись на Валюхе и иди чинить телевизоры. Хочешь, устрою?
— Спасибо, обойдусь. И лизать никому не буду.
— И с голоду сдохнешь. Нет, всерьёз, Борька. Я тебя, дурака, люблю. Парень ты свой, а что глупый, так то проходит. Я давно тебе по-мужскому сказать хотел: бросай ты эти собачьи хреновины. Вон опер уже за машинкой присылал. Зачем, думаешь?
— А фиг его знает…
— Пропадешь, парень, — вздохнул Гришка. — Машинку везешь? — кивнул на чемоданишко.
— Ага. Допечатаю и в Москве оставлю.
— А чего скажешь?
— Ну, чего-нибудь надумаю…
— Надо сразу, один раз придумать и насовсем. Не положено офицерам машинку иметь.
— Где не положено? В уставе?
— И без устава голову иметь надо. Это множительный аппарат, понял? Может, чего-нибудь печатал на ней?
— Нет, ничего. Ну, реферат и заметки всякие…
— А — такого ничего?
— Да нет. Я всё по одному разу печатал. Только реферат в трех копиях.
— Ну, значит, просто интересуется. Может, корпусной «Смерш» взглянуть хотел. Привези назад.
— Как же, разбежался! Получишь с них потом. Скажу, продал или за долг расплатился.
— Надо конкретно. Можешь сказать, мне отдал. Но уж тогда точно отдай. Или жалеешь?
— Мне допечатать надо. Страницы три.
