совсем просто. Перечла работу и еще раз Вам позавидовала. Подумайте, вдруг Париж стоит мессы и все такое… Может быть, сообразите что-нибудь более для них удобоваримое. Хотелось бы, чтобы у Вас все вышло. Будете в городе — звоните. Инга». Хорошо, что она долго вертела тот конверт в руках и адрес с пятизначной цифрой сам собой запомнился. Выйдя на Комсомольской, она кинула открытку в почтовый ящик и, чтобы не звонить из дому, зайдя в автоматную будку, набрала номер Бороздыки. Долго никто не подходил, а потом старуха-соседка прошамкала, что Игорь с утра не возвращался. «Ну и ладно. Никуда не денется», — подумала Инга. — Передайте, пожалуйста, что его блокнот у Рысаковой.
— Ой, не запомню, дочка.
— Ну, все равно. До свидания.
«Позвонить, что ли, Юрке? Попросить прочесть офицерский реферат? Да нет, хватит на сегодня. День насмарку и голова раскалывается», — и, хлопнув дверкой будки, Инга поплелась домой. 7 Она действительно хорошо сделала, что не позвонила бывшему мужу. У того в гостях сидели две новых знакомых и с минуты на минуту должен был появиться доцент. Он уже звонил и его ждали. Его и спиртного. Попав в глупое положение с этой подвернувшей ногу дурой-переводчицей и опасаясь появления жены, раздраженный Алексей Васильевич махнул рукой на Ингу, перелез через сугроб на каток и потащил переводчицу в раздевалку. Она ехала за ним на коньках и противно хихикала, словно не она, а он подвернул ногу. Она хихикала, а он тащил ее за руку по льду. — Зачем сердитесь, Алешенька? Сердитесь и надулись, как чижик.
— Крепче держитесь, а то грохнемся, — недовольно бормотал доцент.
— И чего я раньше в ней мог найти? — злился на себя. — Дура и дура. И еще морда обезьянья. Хорошо хоть слепая: Инги не заметила.
— У нас дамский разговор с Марьяшкой, — тараторила переводчица. — Ну и жена у вас, Лешенька! Загадочная личность. Вы ее недооцениваете!
— Надеюсь, — буркнул доцент, втаскивая переводчицу на деревянную ступеньку гардероба «Люкс».
— Я бы вас оставила, Лешенька, но у нас дамский интим.
— Спасибо. Я уже сказал — тороплюсь. Всего доброго. Не падайте больше. Надеюсь, ничего страшного?
Он вышел из душной парной раздевалки на лед, но, опасаясь встретить жену, пошел не к центральным воротам, а к памятному еще по студенческому времени проходу к Горному институту. Выйдя на Калужскую улицу, он позвонил Крапивникову и тот сообщил, что у него сидят два прелестных создания, а он, Алексей, молодец и джентльмен, что его с нетерпением ждут и желательно — с горючим. У Сеничкина оставалось рублей сорок. На Калужской в угловом магазине он хотел купить коньяку, но был только грузинский, как его называли — клоповник. Тогда для оригинальности доцент взял сорокапятиградусный «джин голландский». Порядочные англичане, он знал, джина не потребляют, но виски в советских магазинах не продавалось, да и к тому же джин был не английский, а голландский и уж во всяком случае лучше заурядной «водяры», которую надо пить с закуской, а закуски у Крапивникова не водилось. На оставшийся червонец он доехал до Никитских ворот, заплатив рубль в рубль. Больше денег не было. Дамы, сидевшие у Крапивникова, были хоть и не старые, но совсем не очаровательные, как уверял по телефону хозяин. Так, мелкий середнячок. Одна оказалась большой рыхловатой крашеной блондинкой, вторая, менее заметная, была худощавей и привлекательней. Но, в общем, они в содружестве с двумя рюмками джина быстро исправили доценту настроение. Все было достойно и прилично, никакого свального греха и даже просто греха. Крапивников, слегка захмелев, начал применять искушение для дам попроще. Было смешно смотреть, как он, маленький, красноносый, лысый, встал на колени перед огромной рыхлой блондинкой и пугал ее, как малютка-удав огромную крольчиху: — Бойтесь меня! Я — стихия! Вот я поднимаюсь! Вот я захлестываю вас!..
Сеничкина трясло от смеха, а блондинка и впрямь пугалась. Ее незаметная подруга тоже была взволнована и похоже ревновала. Вскоре появилось несколько мужчин с закуской, водкой и не очень молодой, но привлекательной женщиной. — А, товарищ прокурора!
— Привет, товарищу прокурора!
— Салют, прокурорскому товарищу! — пожимали они Сеничкину руки и при этом смеялись. И Крапивников тоже смеялся. Со стороны могло показаться, что они издеваются над доцентом. Но тому это не приходило в голову. Он не верил, что может быть кому-то смешон, и что «товарищ прокурора» — обидная кличка, которую придумал не кто иной, как сам Крапивников, наткнувшись как-то на цитату в толстовском «Воскресении».
— Марьяна — следователь, — сказал Сеничкин.
