причиненные нам неудобства и добавил, что наш CD ему очень понравился. Я посмотрела на него, я его почти не слышала, но это казалось и неважным. У него был нервный тик, он подмигивал все время левым глазом, на лице его были ирония и любопытство. Он стоял, почти прижавшись ко мне, от него очень хорошо пахло, на нем был черный измятый костюм, на мизинце правой руки дешевое серебряное кольцо. Я снова взяла свой бокал с вином. Каролине, кажется, совсем не скучно было беседовать с издателем. Гуннар смотрел на нас с другого конца комнаты, что при этом выражал его взгляд, понять было невозможно. Маленький человек, заметив этот взгляд, начал что-то говорить о славе, которой гостиница «Гуннархус» пользуется далеко за пределами этого города, потому что огромное количество известных всему миру музыкантов спали на ее кроватях. Я вдруг сказала, что больше не хочу быть музыкантом. Я не очень-то хотела это говорить, но сказала. Мое лицо горело. Я сказала, что я уже неделю лежу в комнате в «Гуннархусе», выздоравливая от какой-то напасти, которую до этого я сама не осознавала, я сказала, что в ближайшее время я точно не уеду из Тромсё. Маленький человек сделал насмешливое лицо и одобрительно кивнул, и я наговорила еще кучу всяких глупостей, которые на самом деле не хотела говорить. Я сказала, что буду так лежать и ждать, что откроется дверь и кто-то войдет. Он сказал: «Кто войдет?», и я сказала: «Ну, кто-нибудь», я сказала: «Ты похож на поляка», он сказал: «Что, правда?», он засмеялся и, кажется, хотел что-то возразить, но тут к нам подошла женщина в громоздких очках фасона шестидесятых годов, в шерстяном шарфе, замотанном вокруг горла, с растрепанными волосами, и маленький человек сказал: «Простите», крепко взял ее за запястье и утащил в сторону: «Простите. Это Зикка, моя жена».
Около полуночи Оуэн спросил издателя, не знает ли он случайно, кто эта очаровательная длинноногая блондинка, которая весь вечер сидит на ступеньках лестницы и ни с кем не разговаривает. Издатель ничего не ответил, но через десять минут он ушел с блондинкой под руку. Прощаясь с нами, он ее представил нам следующим образом: «Вообще-то это моя жена». Оуэн долго не мог успокоиться. У всех норвежцев, которые были на этом пати, имелись жены и по меньшей мере трое детей. Зикка была женой Ари Оскарссона. Она не выглядела как его жена, но, тем не менее, она была его женой. Она выглядела довольно странно, но у нее было какое-то особое чувство юмора, которое мне несомненно бы понравилось, если бы только она не была так пьяна. Я полчаса не могла прийти в себя от страха, который испытала, когда Ари Оскарссон представил ее мне. Я лишилась дара речи и снова заговорила лишь тогда, когда к нам присоединился Оуэн, сразу назвавший Ари Оскарссона мудаком, что тот, впрочем, пропустил мимо ушей. Каролина беседовала с женщиной, которая по возрасту годилась ей в матери. Мартин поедал чипсы, казалось, он уже успокоился, англоподобный юноша лежал на диване и спал. Пати подходило к концу, на кухне звякали стаканы, кто-то распахнул все окна настежь, женщина в медвежьем манто ушла, даже не попрощавшись с Оуэном. Оуэн сказал: «Тебе нравятся все время одни и те же типы, дружище», и я сердито сказала: «Так же, как и тебе». В коридоре Ари Оскарссон заставил меня вписать мое имя в книгу гостей. Зикка исчезла, мы стояли возле комода, на котором лежала гостевая книга, украшенная букетом красных цветов. Ари Оскарссон открыл книгу на чистой странице, достал из кармана ручку и начал писать дату. Ему для этого понадобилось удивительно много времени, казалось, он не знает наверняка, ни какой сейчас месяц, ни какой сейчас год. Потом он протянул мне ручку, я склонилась над книгой и написала свое имя и фамилию под датой и смешным словом
Выйдя за дверь, я вдруг вспомнила, что я пришла сюда не одна. Я вспомнила о Мартине и Оуэне, и они тоже напомнили мне о себе, Каролина взяла меня за руку, а Оуэн прошептал: «Не делай глупостей». До последней минуты остававшийся невидимым хозяин квартиры закрыл за нами двери, так быстро, будто боялся, что мы можем передумать уходить. Ари Оскарссон решил, что Каролина и я должны вместе с ним и с Зиккой ехать в город. Он решил, что машину должна вести Каролина, инстинктивно почувствовав, что она сейчас единственная, кто в состоянии это делать. Я тоже почти ничего не пила, но у меня не было водительских прав. Он решил, что Мартин и Оуэн должны поехать с Гуннаром, в его машине, он объяснил Гуннару, как туда ехать, на очередное пати местной богемы, которое должно было происходить в каком-то баре. Гуннар его не слушал, а смотрел со скучным видом на улицу, а потом сказал Мартину, что высадит их возле бара, а сам поедет в гостиницу. Мартина все это забавляло, к тому же казалось, что Ари Оскарссон нравится ему не меньше, чем мне. Оуэн выглядел раздраженным, он не хотел подчиняться командному тону Ари Оскарссона, но потом молча сел в машину Гуннара, напоследок больно ущипнув меня за руку. Пьяная Зикка пыталась объяснить Каролине, как ехать, а Ари Оскарссон за моей спиной тем временем бесшумно писал возле забора. Я подумала, что мне совершенно все равно, увижу ли я когда-нибудь снова Мартина и Оуэна. Мы поехали, Каролина вела машину, Зикка сидела рядом с ней, Ари Оскарссон сидел рядом со мной на заднем сиденье и держал мою руку. Он говорил: «I love the Germans. I hate the Germans. For sure I hate the Germans».[27] Зикка вдруг обернулась к нам и заорала: «Рождественская музыка!» Из приемника раздавалось что-то вроде музыки, звучащей в торговых центрах. Я забрала руку. Я посмотрела мимо Ари Оскарссона в темноту норвежской ночи, а потом снова на его лицо. Зикка говорила: «Влево. Вправо. Не-не-не, налево, простите», и Каролина удивительно непринужденно сказала: «Don't worry»,[28] как будто она всю жизнь только и делала, что возила пьяных людей. Кажется, мы ехали по лесу. Потом вдоль воды, потом снова по лесу, а потом уже пошел город, даунтаун, огни, шеренги сигналящих машин, это мог быть Тромсё, а мог быть какой-то другой город, мне необязательно было это знать.
Оуэн рассказывал мне о Капитанском квартале. О квартале, где старые, но ярко крашенные деревянные домики с садиками, узкие улочки. Он сказал, что, если бы ему довелось жить в Тромсё, он хотел бы жить именно там. Улица, на которой Зикка закричала Каролине на ухо «Сто-о-оп!» так, что Каролина резко нажала на тормоза и нас всех хорошенько встряхнуло, наверно, и была одной из улиц Капитанского квартала. Она была узкой, дома на ней были двухэтажные, и выглядели они очень уютно. Зикка вывалилась из машины, зашла в чей-то садик и сделала нам знак, чтобы мы следовали за ней, после чего исчезла в доме. Каролина припарковала машину точно напротив ворот сада, мы вышли и последовали за Зиккой, Ари Оскарссон шел за нами, чтобы мы теперь никуда не делись. Мы вошли в дом, и тяжелая входная дверь сразу захлопнулась, щелкнул замок, стало темно, я успела услышать, как Каролина испуганно дышит, а потом зажегся свет. Мы стояли посреди кухни, на которой не было стола, только что-то вроде стойки бара, сделанной из стали. Сразу за кухней была комната, в которой единственным одушевленным предметом казался шкаф, заполненный книгами и компакт-дисками. Дизайнерский стол и стулья казались абсолютно новыми, на столе лежала Times. В следующей комнате стояла белая софа, почти сливаясь с белой стенкой, и огромный телевизор. Дальше, в последней комнате, в темноте мерцал экран компьютера, перешедшего в режим stand-by-sygnal.[29] Спальни, в которой Ари Оскарссон и его жена Зикка проводили свои ночи, нигде не было видно, и я не нашла никакой лестницы, которая бы вела на другой этаж. Ари Оскарссон положил мне руку на спину и вынудил сесть на холодный, как лед, стол, куда он и сам уселся, прямо напротив меня, посадив Каролину рядом с собой. Зикка открыла, как будто ненароком, бутылку белого вина, наполнила до краев три бокала. Ари Оскарссону бокала не дали, и он стал пить вино прямо из бутылки. Каролина была бледной. Она сказала: «Party? What's about this party and where are Martin and Owen?»,[30] а Зикка сказала: «Feel free, feel free»,[31] встала и включила музыку. Ари Оскарссон улыбался. Я сидела на столе и в общем-то была готова ко всему. Из колонок послышалась музыка, бас-гитара и невыносимо мерзкий голос, который нес какую-то тарабарщину. Я сказала Каролине, что за границей всегда происходят подобные вещи, особенно перед самым твоим отъездом. Я на самом деле не знала, правда это или нет, Каролина ничего не ответила, она сделала мне какой-то знак пальцем, который я не поняла, она выглядела страшно перепуганной. Ари Оскарссон еще раз сказал, что ему очень понравился наш CD. Ему понравилась фотография на конверте диска, где мы с Оуэном прохлаждаемся под пластиковой пальмой во дворе дома. Так что Ари Оскарссон знал, как я выгляжу. Хотя на самом деле я оказалась не такой, как на фотографии. Я не знала, как мне реагировать на эти его слова. На фото я выглядела очень красивой, так что же он хотел сказать, что на самом деле я некрасива? Зикка никак не могла решить, какая музыка лучше всего подходит
