заботиться, а теперь не о ком. Поэтому, даже не поздоровавшись, брякнули об очках… Нет, я не обижаюсь. Мне приятно. Давно никто меня не опекал. Но ради всех святых не смотрите на меня как на свою судьбу. Я и со своей-то не соображу, что делать. А вы уставились на меня так, словно я ваше спасение…' — Не расстраивайся, Кутик, — повторила Надежда Токарь. — Павел Родионович не будет приказывать Жеке. Жека уедет с нами.
— За ней второй поляк увивается, — сквозь слезы улыбнулся юноша.
— Мне это сообщать не обязательно. Я — человек посторонний, — помрачнел Челышев. Он видел, что хозяйке пора собирать брата, но все равно не поднимался, пил сливовицу и не мог отвести взгляда от Жеки. Время сжалось до того, что чудилось: вот-вот оно взорвется. В страду — сутки кормят год, а тут секунда могла перевернуть челышевскую судьбу. Капитан все откровенней вбирал в себя Жекино лицо, едва прикрытую синей бумазеей шею, оголенные по локоть руки и весь переполнялся жалостью к этой девчонке. Воздух вокруг нее дышал, и пространство между капитаном и Жекой пересыщалось грозовыми разрядами.
Снова скрипнула дверь, и в комнату колченого пролез поджарый мужчина. „На иностранца похож, — подумал Челышев. — В лице ничего еврейского'. — Милости просим! — вскочил он, предлагая выпивку и закуску. Вошедший с грустной усмешкой скареда взглянул на разгулявшегося вояку, и Челышеву стало не по себе. За два года наступления он привык, что в домах и хатах к столу зовут не хозяева, а те, кто приносит еду. — Что он здесь распоряжается? — снова всхлипнул юноша.
— Садись, Альф. — Надежда Токарь вытолкнула из-под стола табуретку.
— Не гожусь я для мирной жизни, — тихо сказал Челышев Жеке.
— Годитесь… — еще тише ответила она.
— Наливай, Альф. Это сливовица, — сказала хозяйка. — Товарищ капитан — проездом. Ой, что-то от градусов петь захотелось…
Вдруг на ее коленях очутилась очень похожая на саму Надежду Токарь гитара, и хозяйка повела низким голосом „Мой костер', но не романсово, как у Чайковского, и не на цыганский манер, а куда разухабистей и откровенней. „В Бронькином отделе наловчилась…' — подумал Челышев, но тут песня захватила его, словно они с Жекой в самом деле бродяжили. Но ведь ни в какие дни не сходились и лишь третий час глядели друг на друга через стол. …Кто-о-то за-автра-а, со-око-ол мо-ой, На гру-у-ди-и мо-оей раз-вья-яжи-ет Узел, стя-а-ну-ты-ий та-обо-ой… Хозяйка пела, может быть, намекая, что Челышеву пора отчаливать. „Но причем тут узел? Не он тот узел стягивал, а распутает второй поляк. Втолкнет Жеку в пассажирский поезд и повезет не в китайскую державу, а в Польшу или еще дальше… А ты колотись на нарах о вагонку и бормочи „На сопках Маньчжурии'. Как хочется остаться! Не цыган ведь… Пусть Альф увозит хозяйку, этот плакса катит в Москву, а Жека — ждет меня здесь. Только вернусь ли?.. Ничего не скажешь, великое везение, сломав такую войну, тащиться на следующую, явно никому не нужную!' Вспа-оминай, ко-оли дру-уга-ая… „Нет, решил — другой не будет. Либо Жека, либо никто…' Хозяйка, покончив с „Костром', запела „Гори, гори, моя звезда', но в самом патетическом месте выронила гитару, и та, съехав с ее круглых коленей, жалобно загудела. — Ой и влюбился Павел Родионович, — засмеялась хозяйка. — Надо же, прямо с порога. Давно такого мужчину не встречала.
И тут с Челышевым что-то стряслось. Налившись кровью, он полоснул хозяйку недобрым взглядом и поднялся. — Мне пора. Спасибо за приют! — хотел сказать сурово, а вышло по- петушьи, и, подхватив отощавший сидор, капитан заспешил из комнаты. Он был оскорблен и подавлен. Почему все в жизни так паскудно срывается? Надька Токарь — то ли по неосторожности, то ли со зла — смахнула невидимые нити, что уже тянулись от женщины Жеки к Челышеву. „Словно засветила непроявленную пленку…' — подумал машинально и толкнул скошенную дверь.
— Капитан, подождите. Я вас провожу… — раздался за спиной негромкий Жекин голос, после чего в комнате стало так тихо, точно все из нее вылетело через печную трубу или другим непостижимым образом.
(„Она выбирала, а не я, — не однажды вспоминал Челышев, и сейчас, на московском бульваре, подумал о том же. — Ей обещали Запад, а она осталась ждать меня, хотя не знала, что Маньчжурская кампания выйдет короткой. Американцы кинут бомбу на Хиросиму и получится не война, а скорее экскурсия. Зато очков я ей привез целый чемодан. На вокзале не успел спросить, какие нужны. Проходил товарняк, я впрыгнул на тормозную площадку, хотя до смерти хотел остаться. У Жеки было такое лицо, словно она только что была со мной близка. У застенчивых, воспитанных, тонко организованных женщин под утро всегда несколько потерянные лица. Словно они ночью проспали свою остановку и едут без билета…') Старик расчувствовался от набежавших воспоминаний, и теперь бульвар показался ему обычным предвечерним бульваром. Деревья были по-июньски молоды, и Челышев, будто скинув годы, затосковал по жене, перебежал асфальт, остановил случайную машину и вот уже отпирал собственную дверь. Женя сидела в кухне и читала письмо. — Варвару Алексеевну увезли. Токарев только что звонил. — В ее голосе
