Несколько лет назад Тавель сделал бы это не задумываясь. Опыт у него был. Это он сослал на юг одного из соотечественников Колона. Этот соотечественник был крупной птицей: теоретик и практик левых движений, давний и верный друг доктора Сайха. Он охотно пропагандировал идеи доктора Сайха, охотно растолковывал мудрые тезисы. Однако кое что в учении доктора Сайха оказалось не по зубам и соотечественнику Колона. Вот почему, с немого согласия доктора Сайха, Тавель отправил упрямого американца в одно из самых диких и отдаленных спецпоселений. Грязь, ливни, кровь на босых ступнях… Чувствуют ли хито боль? Страшно ли им под звездами, сияющими так холодно, так высоко?.. Жив ли еще тот американец?
Вряд ли…
Но если он жив, он научился, наверное, произносить вслух самокритические поэмы — горстка риса стоит того.
Он, Тавель, устает?
Возможно…
Это Каю не дано уставать. Он, Тавель, любит брата за это. Доктор Сайх учит: усталость — удел проигрывающих. Доктор Сайх учит: проигрывают усталые… Он, Тавель, не желает проигрывать. Он — летучий гонец, преследователь, упорный смертный. Он знал вкус великих побед. Он умел побеждать.
Для Кая!
Доктор Сайх учит: правильное — в простом. Доктор Сайх учит: простое должно быть просто. Если ты животное, тебе должно хватать пучка травы, куска мяса, глотка воды, если ты растение, ты обязан обходиться соками земли и солнечным светом, если ты человек, тебе должно хватать слова кормчего. И довольно.
Тавель медленно обернулся.
“Какова возможность того, что сирены впрямь существуют?..”
Пхэк!
Упрямый американец торчал над ширмами как башенный кран. Русский стоял чуть правее — под аркой, увитой листьями фыи, в полумгле, раскачиваемой огнями светильников.
Тавель усмехнулся.
Там, под аркой, где стоят сейчас журналисты, был убит в свое время полковник Тхат, высший офицер связи. Его убили ударом молотка в висок, патронов уже тогда было мало. Он, Тавель, не жалел полковника Тхата. Полковник Тхат был его другом, он прошел рядом с ним весь великий путь от первых часов военного переворота до появления другого. Этот достаточно. Все иное было бы повторением.
Тавель усмехнулся. Убит Сай, разорван толпой хито майор Нинанг, забит мотыгами полковник Ухеу…
Для Кая!
Он, Тавель, единственный, кто мог поспорить и с Каем.
Он до дрожи, до боли в сердце вспомнил вдруг холод литой каучуковой рукояти, кислый запах греющегося металла, тревожное перемигивание цветных контрольных ламп. Тренажер, на котором они тренировались с Каем, идеально имитировал условия воздушного боя. Захлопнув фонарь, Тавель чувствовал себя в воздухе.
Конечно, он знал, он остается на земле, все в том же Правом крыле Биологического Центра, но одновременно он был и в воздухе — чувство опасности не могло обмануть его.
Пхэк!
Вспышки контрольных ламп, рев двигателя, темное облако, несущееся навстречу.
Тавель раздувал ноздри. Он знал: Кай где-то здесь, скорее всего, в этом облаке. Он, Тавель, перехватит машину Кая, он расстреляет ее в упор.
Вводя машину в радиус разворота, Тавель чувствовал гибельный восторг: он равен другому, он спорит с другим, он победит другого!
Стремительный силуэт чужой машины обозначился точно в расчетном месте. И когда стремительный этот силуэт, заваливаясь на крыло, попал в сетку коллиматорного прицела, Тавель завопил — бешено, во весь голос.
Доктор Сайх учит: побеждает лишь победитель. Доктор Сайх учит: история — это рассказ победителей. Тавель знал, историю будет писать он. Ведь это он, Тавель, вел чудовищную черновую работу — удобрял поля человеческими телами, высвобождал города и селения от потного вонючего скопления человеческих жалких тел, гнал массы хито в душные болота южных провинций…
Для Кая!
Он вопил от полноты торжества, он жал ногой на гашетку, он с наслаждением чувствовал, что ни одна пуля не проходит мимо цели, что каждая пуля бьет точно в цель, взламывает броню, выковыривает из-под нее дымящиеся куски человеческого мяса. И когда страшный удар потряс Тавеля, вмял его в кресло, он не сразу осознал, что случилось.
Штурвал, как живой, рвался из онемевших рук, машину трясло, лампы контроля вырубились.
Он не верил случившемуся.
Откидывая фонарь, он орал:
— Кай! Я держал тебя в рамке прицела!
Кай смеялся:
— Это тренажер, брат. Это всего только тренажер. Будь в твоих руках настоящее оружие, брат, ты не нажал бы гашетку!
Не нажал бы гашетку…
А офицерский корпус, выведенный на площадь Небесной” Семьи против королевских броневиков? А гонки в Италии, когда не Кай и не Маруччи, а он, Тавель, взял Большой приз? А охота на хито, эта самая величайшая на Земле охота?
Не нажал бы гашетку…
В бамбуковой хижине после отхода основного отряда осталось семь человек: сам Тавель Улам, полковник Тхат, еще один офицер из группы доставки и четверо рядовых.
Откинувшись на циновку, Тавель прислушивался к шуму леса, к неопределенному, никогда не смолкающему шуму, наводящему на сложные размышления. Доктор Сайх учит: мир стремится к тишине и покою, но тишины и покоя нет. Доктор Сайх учит: великие бури и всемирные потрясения — это и есть покой. Доктор Сайх учит: покой можно найти только слившись с природой. Счастливый человек сам есть часть природы.
“Часть природы…”
Тавель негромко — вслух — повторил суждение доктора Сайха. Но думал он о своем, гордился он своей собственной мыслью. Это была своевременная и удачная мысль и она пришла именно в его голову. Кай никогда не возвращается на то место, где он уже побывал, Каю хочется узнать каждый самый дикий уголок Сауми. Там, где побывал Кай, счастливы все, даже безумцы. Самые неисправимые хито выходят из тайных убежищ и складывают оружие. Именно Тавелю пришло в голову скрытно вести отряд по следам Кая. Это давало невероятный улов — тысячи и тысячи хито. К тому же они не оказывали сопротивления.
Не нажал бы гашетку…
Откинувшись на циновку, утирая со лба пот рукавом черного просторного мундира, Тавель лениво смотрел в проем приоткрытой двери. Перед хижиной лежала широкая поляна, затопленная неимоверным солнцем, засыпанная неровным слоем пепла. Два черных солдата неторопливо вели через поляну изловленного поблизости хито. Хито хромал, трава под его ногами дымилась. Казалось, пепел, которым усыпана была поляна, взлетает над травой сам по себе. Но это так и было: москиты, прижатые к траве полдневным жаром, не хотели погибать под ногами какого-то хито.
Полковник Тхат усмехнулся:
— Держу пари, этот хито, он из-под Ниссанга. Пусть этот хито расскажет нам о другом.
