И правда, что?.. Чарли прав. Надо было совсем не так начинать разговор. А теперь сын и вовсе не захочет слушать его. Но, может, все-таки стоит попробовать?..
— Я не хочу, чтобы ты был летчиком, — напрямую заявил Уайтхорн — старший. — Выбирай, что угодно. Можешь даже служить в армии, в полиции, где угодно. Я помогу тебе устроиться, если захочешь. Но только не это, Чарли! Все, что угодно, только не это!!!
В голосе отца было столько умоляющего, почти просящего отчаяния, что Чарльзу стало стыдно и неловко. Однако он отвернулся, чтобы скрыть свои чувства, пока отец не разглядел их и не начал давить на его эмоции. Оба молчали, не зная, что сказать дальше. Но первым заговорил Чарли:
— Я знаю, пап, чего ты боишься. Это… — Он запнулся, подбирая слова: — непостижимо, это страшно. Этого не должно было быть с тобой, но это случилось. Это ни с кем не должно быть, но такое случается. Я знаю, что тебе больно думать, что я могу повторить твою судьбу. Это неправильно! Так думать — значит, искушать судьбу, а ведь она может реализовать мысли. И почему ты думаешь, что со мной может случиться нечто подобное? Кто дал тебе право так думать? Я — не ты, пусть даже я твой сын. У тебя своя судьба, у меня — своя. Если я буду летчиком, это не значит, что со мной рано или поздно случится то же самое.
Чарли говорил медленно, вкрадчиво, словно хотел втолковать свои мысли не только в разум отца, но и в его душу. Все это выглядело так спокойно и уверенно, что парень сам удивлялся, откуда в нем такая уверенность, как он вообще мог сказать нечто подобное. Будто кто-то говорил за него. Тем не менее эти слова возымели больший эффект, нежели гнев, злость или возмущение. Уайтхорн — младший увидел, как лицо отца болезненно сморщилось. Казалось, Дэн заново все переживал. Боль отражалась в его взгляде, в его отчаянном порывистом жесте, когда он как-то странно махнул рукой, как бы посылая всех и всё к черту.
— Как ты не можешь понять, сын?! Я ведь желаю тебе только добра. Я не просто боюсь, что с тобой может случиться то, что случилось со мной. Мне страшно при мысли о том, что из-за своего упрямства ты рискуешь поломать себе жизнь. И не только поломать! Ты можешь прожить чужую жизнь, а не ту, которая предназначена тебе!
— Я же сказал! — Нетерпеливо ответил Чарльз Роберт. — Даже если так и будет, даже если я вдруг так или иначе проживу 'чужую' жизнь — не ту, которую я выбрал, это все равно будет моя жизнь! Только мой выбор!
— Чарли… — Начал было Дэн.
Но сын перебил его, выдав такой веский аргумент, что Дэну нечего было возразить на него, и он уступил:
— Чего ты больше боишься, пап?! Что я повторю твою судьбу, или что я стал взрослым и могу самостоятельно принимать решения, не зависящие от твоей воли и твоих желаний?
Откуда в Чарльзе было столько мудрости, Дэн понятия не имел. Может, все дело в том, что он сын Жаклин. Но, наверное, это потому что он родился при известных обстоятельствах и с молоком матери впитал все чувства и эмоции, что царили в доме в то время. Дэн сдался. Он был разочарован тем, что у него ничего не вышло, и одновременно испытывал огромное чувство гордости за то, что Чарльз своим упрямством пошел в него. Это означало, что он хоть что-то унаследовал и от него — не своего кровного отца. А потому Чарльз очень удивился, когда Дэн обнял его и сказал:
— Дело твое, сын. Поступай, как знаешь! А я буду молиться, чтобы ты никогда в жизни не пожалел об этом своем решении.
Вот так началась учеба Чарльза Роберта в летной академии. Сейчас, находясь всего в нескольких милях от дома, он почему-то вдруг вспомнил свой первый и единственный разговор с отцом о трагедии, которую он пережил. Чарли всегда был с ним в хороших отношениях и очень дорожил ими. Потому и боялся говорить тогда с ним об учебе в академии. Слава богу, этот разговор далеко в прошлом. Они снова живут в мире и согласии. Однако после окончания учебы встанет неизменный вопрос о карьере. Парень точно знал, что у него-то вопросов не будет. Он будет служить там, куда его распределят. Вот только примирится ли с этим Джулия? Хочется верить, что к тому времени они уже поженятся, и этот вопрос отпадет сам собой. Она поедет за ним, куда угодно — как любимая женщина, без которой он не сможет жить, и как жена летчика и офицера. А что будет потом?.. Дальше его мысли не забегали. Хватит пока на сегодня мечтаний. Надо доложить коменданту общежития о своем приезде. Сейчас служба и учеба были превыше любви и сыновнего долга. Все остальное после.
А в другой части города в своем роскошном пентхаусе на 45-й Авеню Жаклин собиралась на ужин с Робертом Монтгомери. С тех пор как она развелась с мужем и переехала подальше от него, жить ей стало гораздо легче. Было такое ощущение, словно она сбросила со своих хрупких плеч непомерно тяжкий груз, нести который было уже не в ее силах. И хотя она по-прежнему любила Дэна, любовь эта уже не представлялась ей таким уж суровым наказанием. Да, он был где-то рядом — можно было позвонить ему, приехать к нему, поговорить с ним, но не надо было ежедневно заботиться о нем так, словно он до сих пор был тем беспомощным, разочаровавшимся в жизни человеком, попавшим к ней после роковой авиакатастрофы. Ведь даже после того как Дэн в прямом смысле встал на ноги, Жаклин вела себя с ним именно так: заботилась о нем, опекала, пестовала, как маленького ребенка. Она делала для него буквально все: следила, чтобы он вовремя завтракал, обедал и ужинал, чтобы его одежда всегда выглядела идеально, чтобы под рукой у него всегда были ноутбук, сотовый телефон и ключи от машины. Она поддерживала его перед важными деловыми встречами, организовывала домашние семейные приемы и деловые фуршеты в особняке. Она следила, чтобы никто не беспокоил его, если он работал в кабинете. Она сама старалась быть незаметной, но полезной, так что Дэн иногда искренне полагал, что нужные в тот или иной момент вещи появлялись под рукой сами по себе. В общем, Жаклин была идеальной женой делового и светского человека. А это очень трудная работа — быть женой миллиардера, постоянно находившегося в центре внимания общества. Вдобавок она любила его всей душой, что само по себе изматывало донельзя. Вот и получилось, что к концу их брака она просто устала быть женой Дэна Уайтхорна. Порой ей даже казалось, что он всегда знал, что она его любила — даже до ее признания перед разводом. Он просто использовал ее до тех пор, пока она была ему нужна. Ни больше, ни меньше. Но больнее всего Жаклин было думать о том, что она сама позволяла Дэну использовать ее по полной программе. Более того, она сама упивалась этим, считала наивысшим счастьем, если была нужна ему просто ради того, чтобы подать стакан лимонада или найти ключи от машины, которые он куда-нибудь потерял. Теперь Жаклин отчетливо понимала, что это была унизительная любовь. Ни один мужчина на свете, а тем более Дэн Уайтхорн не оценил бы такую жертву. А это была именно жертва. Жаль, что Жаклин поняла это слишком поздно. Если бы озарение пришло к ней раньше, вполне возможно, что ей удалось бы удержать Дэна возле себя не только в течение семнадцати лет, но и на всю оставшуюся жизнь.
Да черт с ним, с Дэном! Стоя перед зеркалом, Жаклин даже тряхнула головой, отгоняя навязчивые мысли. В мире полно других мужчин, которые оценят ее по достоинству. Хватит заниматься самоунижением! Хуже от этого только ей. Так зачем сидеть в четырех стенах и предаваться мукам самобичевания, если жизнь дается только один раз?.. Роберт как-то сказал ей, что человек живет только один раз, и потому надо прожить каждое мгновение этой жизни так, словно оно — последнее. В этом есть доля истины. Роберт вообще очень мудрый человек и потрясающий друг. Что ж, с сегодняшнего дня она будет жить именно так: говорить то, что вздумается, поступать так, как ей захочется. И плевать, что на это скажет Дэн Уайтхорн или его пресловутые родственники. Они ей больше никто!..
И едва она успела так подумать, в дверь позвонили, и Жаклин понеслась открывать Роберту. Достаточно было посмотреть на часы, чтобы понять, что это именно он. Боб всегда был пунктуален донельзя. Пожалуй, во всех Штатах не нашлось бы человека пунктуальнее Роберта Монтгомери. По нему можно было сверять часы. Пробегая по коридору, Жаклин на секунду остановилась перед большим во всю стену зеркалом и всмотрелась в свое отражение, поправляя прическу и стряхивая с платья несуществующие пылинки. Пожалуй, она сегодня была неотразима. Великолепное темно-синего цвета платье сидело на ней так, словно она в нем родилась. К платью Жаклин подобрала чудесный гарнитур, когда-то подаренный Дэном: платиновое колье, кольцо, серьги и браслет, инкрустированные сапфирами и бриллиантами. Темно-синий цвет платья придавал ее и без того темно-карим глазам какую-то глубокую бездонную, почти пугающую темноту. Волосы были собраны в замысловатую прическу, о структуре которой только оставалось догадываться даже самой Жаклин, поскольку ее волосами занимался один известный парикмахер. В общем,
