– Он из Кикут. О нем рассказывал дядя Кенжи: Такео необычайно талантлив, хотя его было трудно обучать. – Таку замолчал и тихо добавил: – Жаль, что мы должны убить его.
– Откуда ты знаешь? Тебе дядя сказал?
– Нет, я подслушал чужой разговор. Люди не замечают моего присутствия.
– Тебя прислали за мной? – спросила Шизука, напомнив себе, что нельзя делиться секретами в доме родителей, слишком много ушей.
– Не совсем. Меня никто не присылал, я сам подумал, что тебе следует идти в дом.
– Что случилось?
– Пришла тетушка Сейко. Она очень расстроена. И дядя… – Таку затих и уставился на мать. – Я никогда его таким не видел.
«Юки», – сразу подумала Шизука, быстро встала и надела сандалии. Сердце колотилось, во рту пересохло. Если пришла тетя, значит, вести плохие – наихудшие.
Страхи подтвердила повисшая над деревней мрачная тишина. Лица охранников были бледны, лишены привычных улыбок и задора. Она не стала расспрашивать их, лишь поспешила в родительский дом. Там уже собрались все женщины, побросав пищу на огне. Шизука пробилась сквозь толпу, выражавшую соболезнования. Тетя, жена Кенжи, сидела на коленях рядом с бабушкой в окружении служанок. Лицо было вытянуто, глаза покраснели, тело сотрясалось от рыданий.
– Тетушка! – опустилась перед ней Шизука и низко поклонилась. – Что случилось?
Сейко сжала руку племянницы, но не произнесла ни слова.
– Юки ушла в иной мир, – тихо сказала бабушка.
– А ребенок?
– Ребенок жив. Мальчик.
– Какое горе, – ахнула Шизука. – Неудачные роды…
Тетя зарыдала еще сильней.
– Роды здесь ни при чем, – возразила старуха, обняв Сейко и укачивая, словно младенца.
– Где дядя?
– В соседней комнате, с отцом. Иди к нему. Попробуй утешить.
Шизука поднялась и тихо перешла в соседнюю комнату. Глаза защипало от едва сдерживаемых слез.
Кенжи недвижно сидел рядом с отцом. Все ставни закрыли, и воздух стал спертым. По лицу старика текли ручейки, он то и дело вытирал их рукавом, однако глаза Кенжи были сухими.
– Дядя, – прошептала она.
Кенжи не щевельнулся. Шизука безмолвно опустилась на колени. Он повернул голову и посмотрел на нее.
– Шизука. – Уголки глаз засверкали от выступивших слез, которые так и не потекли. – Моя жена приехала. Ты видела ее?
Племянница кивнула.
– Нашей дочери больше нет.
– Какая ужасная весть. Сожалею о вашей потере. – Слова казались пустыми.
Кенжи молчал. Наконец Шизука набралась храбрости спросить:
– Как это произошло?
– Ее убили Кикуты. Заставили принять яд. – Дядя говорил так, словно сам в это не верил.
Несмотря на жару, у Шизуки пошли мурашки по коже.
– Зачем? Как они посмели?
– Сочли, что Юки не сможет уберечь ребенка от Такео и воспитать в нем ненависть к отцу.
Раньше Шизука считала, что ни одно решение Племени не способно ее удивить, однако от последнего откровения пропал дар речи, и чуть не остановилось сердце.
– Как знать, может, Кикуты захотели наказать меня, – вымолвил Кенжи. – Жена винит меня во всем: в том, что не уничтожил Такео, ничего не знал о записях Шигеру, разбаловал Юки, когда она была еще ребенком.
– Не говори так, – сказала Шизука. – Твоей вины здесь нет.
Дядя смотрел в никуда.
– Не было надобности убивать ее, – наконец произнес он. – Я никогда им этого не прощу. – Голос сорвался, и даже стиснутые зубы не остановили слез.
Фестиваль Мертвых праздновался с особой горестью и торжественностью. В горные храмы приносили еду, на вершинах разжигали костры, чтобы осветить путь в другой мир. Однако усопшие возвращались неохотно. Им хотелось остаться с живыми и напоминать о своей смерти, прося раскаяния и отмщения.
Разлад между Кенжи и его женой так и не прошел: каждый винил другого в смерти дочери, и даже горе не смогло объединить их. Шизука проводила много времени с обоими, не в силах принести иного утешения.
