потому что со вчерашнего дня окружающее перестало для нее существовать.
Лошади шли не разбирая дороги, прямо по кочкам. Наконец на одной из них телега перевернулась. У Марии едва не сорвалось с языка ругательство. Она уселась в стороне на связанных перинах и принялась растирать ушибленные колени. Разобранная кровать прищемила ей ноги, разорвав последние чулки. А где же изголовье кровати?
Мария взглянула на здание школы — они уже взобрались на вершину холма, который был виден из окна ее комнатушки. Значит, изголовье кровати осталось там внизу, в долине.
— Давайте вернемся, — обратилась она к возчику.
— Зачем? — спросил он, не выпуская изо рта трубки.
— Мы позабыли изголовье кровати.
— Я не люблю возвращаться с полпути, пани учительница, это плохая примета.
— Оставьте ваши приметы при себе, пан Кукач. Что же, из — за ваших примет я должна покупать новую кровать?
Он повернулся к ней и смерил ее презрительным взглядом:
— Молоды вы еще старика учить…
— Возраст — это не патент на ум, — ответила она заученной фразой, которая, по мнению студенток педагогического училища, служила подтверждением, что профессор дурак.
— Сколько бы вам ни стукнуло лет, вы все равно останетесь женщиной.
Кровь ударила ей в голову: этот голодранец, избивающий жену и наводящий страх на всю округу, смеет оскорблять ее!
— Поверните обратно! — приказала Мария строго, будто перед ней сидел ученик. — И ни слова больше… Если откажетесь… — Она сунула правую руку под свой ободранный зеленый макинтош и вдруг почувствовала, что еще немного, и она расплачется.
Возчик хмуро посмотрел на неполноценное существо в юбке, стремившееся поучать и приказывать, проглотил слюну и — остановил лошадей…
За Тесарами мимо них проехал запыленный мотоцикл с коляской. Сначала она не обратила внимания на серые фигуры в касках и только немного погодя осознала, что это те, против кого сражался ее Милан.
Затем их обогнал грузовик с такими же серыми фигурами, сидевшими рядами. За ним проследовали запыленный «опель» и два грузовика без скамеек, набитые людьми — мужчинами и женщинами. Ей даже показалось, что там были и дети. За вторым грузовиком шла открытая машина с пулеметом.
— Господи боже! — взмолился Кукач.
— Смотрите за дорогой, — напомнила Мария.
— Лучше бы нам вернуться, ведь они хватают всех, кто попадется под руку…
— Ну и что?
Ей предстояло проехать еще километров шестьдесят, чтобы попасть домой, и торговаться с Кукачем она не собиралась. Он и так получил хороший урок, когда все — таки вынужден был вернуться за изголовьем кровати.
— Они хватают людей, отвозят их куда — то за Тесары и расстреливают…
«И женщин, и детей?» — хотела она было спросить, однако промолчала и постаралась отогнать ужасные мысли, которые не укладывались у нее в голове. Но ей это не удалось, ведь она собственными глазами видела, как грузовики свернули с шоссе и медленно затряслись к лесочку по колдобинам проселочной дороги.
— Папаша, нельзя ли побыстрей? — обратилась она к возчику, чтобы подавить в себе страх.
— Лучше я вернусь, — раздраженно и в то же время решительно заявил он.
— Вы сделаете то, что я вам прикажу!
— Если я не вернусь, мне крышка…
— Вам будет крышка, если вы меня не послушаетесь. И мне ни чуточки не будет вас жаль! — крикнула она с досадой, сознавая, что грубость сейчас ее единственное оружие.
Сосед с их улицы выслушал ее молча и, как ей показалось, равнодушно. Это был старый железнодорожник, за год до войны ушедший на пенсию. Сейчас он ничем не занимался — очевидно, хотел, чтобы в округе забыли о том, как на Первое мая он носил транспаранты социал — демократов, как ходил во главе колонны вместе с членами районного комитета.
— Ничего, скоро все забудется, — утешал он Марию, не выпуская изо рта трубку, напоминавшую ему о старом добром времени, когда он еще не бросил курить из — за астмы. — Потом выйдешь замуж, пойдут дети… Все пройдет, все забудется.
— А вы уже все забыли, дядя Мего? — спросила Мария с укоризной в голосе.
— Что забыл, Кошечка? — переспросил он, не выпуская трубки изо рта, и ей показалось, что, когда он назвал ее ненавистным детским прозвищем, в глазах у него блеснул лукавый огонек.
— Все, во что верили раньше, ради чего ходили в колоннах…
— Знаешь, мне ничего другого не оставалось, — печально ответил он. — Сейчас такие порядки, что…
— И раньше порядки были не лучше, просто тогда вы их не признавали.
— Что творится на белом свете! — воскликнул он, покачивая седой головой и прикрывая покрасневшие веки. — Что творится на белом свете! Даже женщины бунтуют…
— Вы, дядюшка, тоже считаете, что место женщины у плиты?
— Я говорил о том, — перебил он ее, — что против существующих порядков стремятся бороться даже женщины. Если я этого дождался, значит, не зря прожил жизнь.
Они даже не здоровались. Она знала его только в лицо. Он был мелким служащим на мельнице. И вот он пришел к ней с поручением, уловив момент, когда, кроме нее, дома никого не было. Он появился, как только мать скрылась за углом — она пошла за чем — то в магазин.
— Вы, вероятно, догадываетесь, от кого я пришел. Нам нужны деньги, много денег. Это приказ.
По правде говоря, она представляла себе все совсем иначе — проще и романтичнее. Вот если бы ей принесли приказ от Мего, что она должна уложить рюкзак и уйти куда — нибудь в Карпаты…
Она с трудом скрыла разочарование, вообразив, как будет выпрашивать деньги.
В заключение гость добавил, что передавать ему ничего не надо. Просто, когда она соберет приличную сумму, пусть положит у стены дома треугольный осколок от цветочного горшка.
— Обязательно треугольный, — уточнил он и предостерег на прощание: — Ну а если что случится, мы с вами не знакомы. Вы меня поняли, пани учительница?
— Кому нужны деньги? — спросил шепотом папаша Михал, к которому Мария вместе с подругами бегала пробовать вино совсем молоденькой девушкой.
Она перестала наведываться в его погреб, как только осознала, что Анечка, девушка чуть постарше ее, с лицом мадонны, расплачивается за угощение здесь же, где — то за бочками… Через некоторое время на шее у Анечки появилась золотая цепочка, а на пальто — такой меховой воротник, на какой ее отец не мог заработать на нефтеразработках в Гбели. Недаром в городке говорили, что у папаши Михала даже сапоги набиты сотнями.
— Чем меньше знаешь, тем меньше шансов проболтаться, — пыталась уйти от его расспросов Мария: она боялась, что если сознается в неведении, то он поднимет ее на смех.
— Вот и пусть те, кого я не знаю, не попрошайничают у моих ворот, — добродушно ответил он и налил ей вина.
У нее чуть было не сорвалось с языка: «Рука дающего да не оскудеет», но она вовремя вспомнила о том, что философия у виноделов простая: тот, кто просит, тот нищий, а юбка на то и существует, чтобы ее задирали… Таких, как дядюшка Мего, среди них нашлось бы немного.
— Я же не попрошайничаю, — возразила она, стараясь сохранить веселый, дружелюбный тон. — Я сказала только, что мне нужны деньги, а ваше дело решать, выполните вы мою просьбу или нет. Моя забота
