Однако Адриани на свидание не пришел. Появился он в «Симфонии» только через шесть дней и с безразличным видом принес Марии извинения, сославшись на то, что ездил по Словакии по торговым делам…
— Так оно и есть! — воскликнул Голомани и взволнованно забарабанил костяшками пальцев по столу, когда на следующий день девушка рассказала надпоручикам о своей встрече с немцем.
Разговор происходил на кухне в квартире словацкого майора, который отправил семью в деревню, а сам сражался где — то на Нитре. Надпоручики, как и было условлено, подыскали ее специально для Марии.
— Как только Адриани отлучается из Братиславы, по Словакии прокатывается волна казней… — закончил Голомани свою мысль.
Когда до Марии дошел смысл сказанного, в висках у нее сильно застучало, а перед глазами поплыли страшные картины — Адриани, подписывающий списки людей, подлежащих уничтожению; Адриани, указывающий направление колонне машин с обреченными, такой, например, какую они со старым Кукачем встретили неподалеку от Тесар; Адриани, отдающий приказ карательной команде под перекрывающий вопли и стоны грохот винтовочных выстрелов… Боже мой, и с этим чудовищем ей придется встречаться в интимной обстановке, болтать, кокетничать… Нет, ни за что…
— Значит, ты не хочешь отомстить за смерть Милана? — то ли уточнил, то ли упрекнул Орфанус, выслушав ее доводы. — Так — то тебе дорога память о нем?
Мария горячо запротестовала, что они ее неправильно поняли, что она жаждет отомстить за Милана, но не так, как предлагают они. Вот если бы ей поручили уничтожить этого кровавого пса — тогда другое дело…
Орфанус и Голомани принялись наперебой убеждать ее, что время для таких акций еще не пришло, что сейчас важнее собирать ценную информацию о противнике, что вообще не женское это дело — браться за оружие.
Мария попыталась было возразить, но силы покинули ее и она лишь улыбнулась печальной улыбкой. Пусть думают, что хотят, и говорят, что хотят, она останется при своем мнении. И почему это они берутся судить о том, чего совершенно не понимают? Да память о Милане ей дороже всего на свете. А с Адриани она не желает иметь ничего общего потому, что такие, как он, убили Милана… Впрочем, теперь ей уже начинало казаться, что именно Адриани, а не кто иной, был его убийцей. И она отомстит, непременно отомстит, если этого не в состоянии сделать они, его товарищи. А может, они просто трусят?
Она, конечно, выполнит задание командования — заполучит у эсэсовца штабные документы, однако и его самого не пощадит, ибо нет пощады тем, кто ежедневно посылает на смерть десятки, а то и сотни людей, вся вина которых состоит в том, что они осмелились оказать сопротивление оккупантам.
С Орфанусом и Голомани она больше ничего обсуждать не будет, потому что они опять наверняка скажут, что надо проявлять благоразумие и осмотрительность, что нецелесообразно убивать одного изверга, если завтра на его место пришлют другого, что с вооруженными акциями придется повременить. Но для чего же им в таком случае сведения о намечающихся карательных акциях, если они не имеют возможности взять в руки оружие и предотвратить их? Не имеют возможности или не хотят?
А впрочем, какая разница? Она теперь сама возьмется за оружие — пистолет у нее есть. Но почему обязательно пистолет? Выстрел может привлечь внимание прохожих, соседей, патруля, наконец, — и тогда снова провал операции. Нет, понапрасну рисковать незачем. Действовать надо наверняка.
Продолжая обдумывать созревавший в голове план, она заварила себе чай и в поисках ложки открыла белую тумбочку. Неожиданно ее взгляд остановился на остром кухонном ноже с короткой ручкой…
Встреча проходила так, как предсказывал Голомани, и Мария не переставала мысленно удивляться: «Сценарий он, что ли, писал этому мерзавцу?» Как только она с озабоченным видом посмотрела на часы, Адриани участливо обнял ее за плечи и посоветовал не торопиться на поезд, потому что до комендантского часа она все равно уехать не успеет, а до его квартиры на Палисади рукой подать. Пришлось с его доводами согласиться…
Без четверти девять они уже переступили порог квартиры эсэсовца. В передней Мария не обнаружила следов пребывания других ее обитателей — вероятно, Адриани жил один. Через открытую дверь она увидела на столе коньяк…
Приглаживая волосы, Мария взглянула на себя в зеркало и вдруг представила, как ее арестуют, начнут допрашивать, пытать… Что же, придется вынести и это. А потом… Потом конец… Конец? Да нет, конец всему пришел в тот день, когда Орфанус приехал в Леготу на зеленой машине и привез известие о гибели Милана… Сейчас зеленая машина ждет ее на Марианской улице, чтобы по завершении операции отвезти в «Симфонию». Нет, конец всему пришел тогда, когда Милан погиб на Верхней Нитре. Только она об этом не знала…
Немец обнял ее и повел в спальню. Там он торопливо скинул пиджак, потом снял и аккуратно положил на стул пуловер. За это время Мария успела вынуть из сумочки нож и засунуть его за корсаж юбки, плотно облегавшей талию. Не зная, что делать дальше, она подошла к зеркалу и опять стала приглаживать волосы.
Подошел Адриани и, обняв ее за плечи, не грубо и не нежно, а как — то по — хозяйски, медленно повел к постели. Мария доверчиво положила голову ему на плечо и прикрыла глаза, будто пыталась расслабиться. Она прибегла к этой маленькой хитрости, чтобы собраться перед решающим мгновением. Потом она сделала вид, что хочет обнять его, а сама тем временем нащупала промежуток между ребрами, куда следовало наносить удар.
Чтобы незаметно вытащить нож, ей пришлось неестественно изогнуться, но немец и на этот раз ничего не заподозрил. Господи, только бы нож не выскользнул из руки! Точным, уверенным ударом она вонзила его в эсэсовца.
Когда она тащила Адриани к постели, он еще дышал. Но уже через минуту все было кончено.
Мария не спеша забрала у эсэсовца документы и пистолет и, открыв дверь его ключами, осторожно выбралась на улицу. Прохожих было довольно много, и все они торопились, так как близился комендантский, час. И никто из них не обратил внимания на девушку, быстро шагавшую в сторону Марианской…
Орфанус открыл дверь и застыл на пороге, не давая Марии войти.
— Сорвалось? — спросил он наконец сдавленным шепотом.
Она отстранила его и, не раздеваясь, прошла прямо в большую комнату, где на матрасе сидел Голомани.
— С Адриани все кончено, — проговорила она, протягивая надпоручику бумажник и документы эсэсовца.
— Что ты хочешь этим сказать, черт побери? — приподнялся Голомани с матраса. — Имей в виду, если ты опять что — нибудь выкинула…
— Так что же все — таки произошло? — начал терять терпение Орфанус.
— Ты действительно… убила его? — продолжал допытываться Голомани. — Отвечай же! Мы здесь не собираемся играть с тобой в игрушки…
— Вы не смеете так разговаривать со мной! — гневно выкрикнула Мария, нащупывая в правом кармане пальто пистолет, придававший ей уверенности. А впрочем, теперь она не боялась никого. — Я убила его. Если не верите, можете пойти и убедиться собственными глазами… Если, конечно, у вас хватит храбрости…
— Ксения… — прошептал, побледнев, Орфанус, — зачем ты это сделала?
— Не верь ей, она лжет! — злобно бросил Голомани, но едва он заглянул в документы, как глаза у него расширились, а губы задрожали. — Кто тебе дал санкцию на убийство Адриани? Кто? Я же говорил, что не нужно этого делать! — негодовал он.
— Не нужно… — словно эхо вторил ему Орфанус.
В комнате повисла напряженная тишина. Мария смотрела на поникших, растерянных мужчин и никак не могла понять причину охватившего их гнева. Неужели все дело в том, что она нарушила приказ? А если у нее не было выхода? Действительно, она рисковала, но операция прошла благополучно. Она выполнила
