И тут началось…
Град пустых бутылок обрушился на нас вместе с истошным воплем:
— Бей сатрапов!!! На колени, душегубы! Долой захватчиков!
Как и следовало ожидать, Огоньков немедленно бухнулся, только не на колени, конечно, а на задницу. Над ним, прикрывая, встал матрос. Он раскручивал над головой ремень — сверкала начищенная медная бляха.
— Опять ноги? — орал Петро. — Отказали от испуга?
— Не от испуга, — кричал Огоньков, пытаясь приподняться, — а от возмущения! Кто сатрап? Я — сатрап?!
Вращающийся ремень превратился в пропеллерный круг. Бляха немилосердно колотила летевшие сверху бутылки, и матроса с комиссаром осыпало только мельчайшим зеленым стеклом. Бутылки не могли достать моих товарищей, зато вполне свободно доставали меня. На лбу уже набухала преизрядная шишка, а правый рог (я попробовал пальцем) шатался, словно молочный зуб.
На балконе тут и там сновали лохматые домовые. Сколько их? Пока я прыгал из стороны в сторону, спасаясь от бутылок, у меня не было времени пересчитывать силы противника, но думаю — не меньше двух десятков домовых. Работали они слаженно — одни подносили боезапас, другие вели прицельную стрельбу. Бутылки быстро закончились, в ход пошли обломки мебели, кухонная утварь… даже огромный диван рухнул с балкона, едва не покалечив меня.
— Адольф! — взывал сквозь грохот Петро. — Рука устала! Придумай что-нибудь!
А что я мог придумать? Сначала еще лелеял надежду сдаться на милость победителям, но, когда с балкона полетели подсохшие коровьи лепешки, я понял: дело серьезное, здесь пленных не берут.
— Под балкон! — крикнул я. — Оттаскивай комиссара!
Карась резво исполнил мое приказание. Когда мы, задыхаясь, прижались спинами к стене, обстрел прекратился. И правильно — никакой даже самый ЛОЕ''Й домовой не мог теперь в нас попасть. Что за дикие в здешних местах домовые, кстати? По лесам шляются, с лешими якшаются, на прохожих нападают — вместо того чтобы, как положено, мирно пакостить жильцам и соседям. Кошмар!
— Эй! — попытался я начать переговоры. — Полтергейсты хреновы! Барабашки! Чего вы, сбесились, что ли?
Минута прошла в тишине. Потом над нами снова зашебуршало, забормотало. И я услышал ясно пробивающийся через эту звуковую возню чистый девичий голос:
— Артиллерия — на исходные позиции! Запоры — убрать! Пехота — в бой!
— Что за… — начал было Карась, но не закончил, потому что дверь в залу от мощного удара разлетелась в щепки. Доски, закрывающие окна, посыпались на пол одна за другой как пуговицы. И в дверь, в окна, завывая и хрипя, полезли здоровенные свинорылые косматые лешие, вооруженные окованными железом дубинками.
— В бой! — зазвенел девичий голос.
Их было… Их было столько!.. По крайней мере, втрое больше, чем домовых. Ну представьте себе орду оголтелых, голых, непомерно волосатых, здоровенных и агрессивных мужиков с дубинками. Возможно, Элтон Джон от подобного зрелища залился бы счастливым смехом, а я так чуть не грохнулся в обморок. Неохота ведь умирать!
— Вот конец нам пришел, клянусь портовыми шлюхами Занзибара! — потерянно проговорил Петро Карась.
— Прощайте, товарищи! — прохрипел комиссар Огоньков. — Поднимите меня кто-нибудь, чтобы я умер стоя, как настоящий коммунар. И когда все кончится, накройте мое тело красным кумачом. Встава-ай, проклятьем заклейме-онный…
— Отставить!
Лешие остановились, недовольно ворча.
— Пехота — к отступлению, — прозвучал все тот же девичий голосок.
Лешие, пятясь, исчезли в проемах окон. Дверь снова захлопнулась. А невидимая дева спросила с балкона:
— Эй, вы! Кто такие?
— А кого вам нужно? — переспросил я, чтобы лишний раз не рисковать.
— Красный комиссар товарищ Огоньков! — прокричал Огоньков.
— Революционный матрос товарищ Карась, — неохотно отозвался Карась.
— Комиссар? — заволновалась дева. — Среди вас есть настоящие красные комиссары? Настоящие? Красные?
— Как вишневый компот! — подтвердил Огоньков.
— Покажитесь!
— Не дури, — зашипел на товарища Огонькова Петро. — Вдруг это снова ловушка? Ты высунешься, а они тебя — чпок!
— Я чувствую, что мы среди своих, — взволнованно ответил на это комиссар, выползая на четвереньках на середину залы. — Адольф! — позвал он оттуда. — И ты выходи.
Очень мне не хотелось выходить из укрытия, но… вспомнив о леших, я решил потрафить желанию неведомого здешнего командира и вышагнул следом за Огоньковым.
Несколько минут было совсем тихо. Потом к балюстраде подошла высокая зеленоволосая девушка в украшенной красным бантом кожаной куртке явно с мужского плеча и кожаных же ботфортах.
— Дивизия борцов за свободу малых Темных народов приветствует вас! — отчеканила она. И восторженно выдохнула: — Так вот они какие, настоящие красные комиссары…
Клянусь подземными червями чистилища, — произнося последнюю фразу, она смотрела мне в глаза!
— Свою барыньку мы давно прогнали, еще в восемнадцатом, — рассказывала Анна (ее звали Анной), сопровождая нас на второй этаж, в штаб дивизии.-
Колдовала барынька, всех мужичков застращала, нас, малых народностей, в черном теле держала. Оборотней на цепь сажала, словно псов, двор свой охранять. Леших лесниками заставляла работать, домовые у нее заместо прислуги были. Русалки и водяные рыбу для нее ловили и зимой и летом. А кикимор! Жутко выговорить — наряжала в сарафаны и приказывала хороводы водить для собственной барской услады. Ну когда волна волнений до нас докатилась, мы решили — пора! Перво-наперво барыньку в шею, а потом я, как наиболее политически грамотная, объявила всеобщую мобилизацию. Вначале был только небольшой отряд домовых, некоторые из них вербовщики собирали по окрестным лесам, болотам, озерам и прочим глухим местам силу, и вот… как мне кажется, составили полноценную дивизию. Должна также заметить, что я очень рада тому, что среди нас есть настоящие комиссары, среди которых в свою очередь присутствует даже комиссар бес… Комиссар бес Адольф, вы слушаете?
А я и слушал, и не слушал; Слушал ее голос, но не понимал толком, о чем речь. Псы преисподней, никогда не видел такой красивой кикиморы! Даже и кикиморой-то ее назвать сложно. Ну волосы зеленые. Ну нос крючком (прелестным таким крючочком). Ну глаза раскосые… Так ведь фигурка какая! Так ведь голосок! Да и вообще…
Огоньков, мрачно ковылявший позади, толкнул меня в спину: дескать, говори что-нибудь, не молчи.
— Да-да! — отозвался я. — Это все очень хорошо. А собрав дивизию, вы что намеревались предпринимать?
— Как это — что? — удивилась Анна. — Двигаться на юг, куда сбежала вся белая сволочь вместе с нашими эксплуататорами-колдунами. И добивать гадов. Говорят, среди этих колдунов-ренегатов объявился лидер. Барон! В народе его Черным Бароном прозвали. То он в Питере сидел, лишь финансированием войск занимался, а совсем недавно лично отбыл на Южный фронт.
Карась гмыкнул.
— Вам что-то непонятно, товарищ матрос? — обернулась к нему Анна. — Я вижу, вам что-то не нравится… Не считаете, что малые народности достойны вступить в ряды борцов за дело революции? Почему это — людям можно, а нам нельзя? Нас разве не эксплуатировали? Ого-го как нас эксплуатировали! Вам… как это… недостает… как ее…
— Сознательности, — подсказал Огоньков.
