костям? — Пейдж вздохнул. — Ну что ж. Какая разница? В один прекрасный день каждый из нас будет на ее месте. Мертвым и забытым. — Он отвернулся.
— Последний паром уходит в четыре тридцать. Если хотите успеть на него, вам пора возвращаться к причалу.
Джулия не двинулась с места, продолжая думать о том, что сказал Генри. О забытой женщине.
— Господин Пейдж! — окликнула она.
Он обернулся — этакий гномик, сжимающий в руке узловатую палку.
— Думаю, я у вас переночую.
Для своего возраста Генри был удивительно устойчив к алкоголю. Когда ужин был закончен, они почти допили вторую бутылку вина, и в глазах у Джулии помутилось. На улице уже стемнело, в свете лампы обстановка комнаты сливалась в теплую дымку. Они ужинали на том же столе, где были разложены бумаги, и возле остатков жареной курицы возвышалась стопка старых писем и газет, которые Джулии еще предстояло просмотреть.
Сегодня вечером она вряд ли сможет их прочесть, особенно в подпитии.
Судя по всему, Генри и не думал расслабляться. Он снова наполнил свой бокал и, попивая вино, потянулся за очередным документом из бесконечного собрания рукописной корреспонденции, адресованной Маргарет Тейт Пейдж. Там были письма от любимых детей, внуков и коллег-медиков со всего мира. И как это после стольких бокалов вина Генри удается разбирать поблекшие чернила? Казалось бы, восемьдесят девять лет — возраст преклонный, но Генри с легкостью перепил свою гостью и без сомнения победил в этом вечерней читательском марафоне.
Он посмотрел на Джулию поверх оправы очков.
— Вы уже сдаетесь?
— Я устала. И, кажется, слегка опьянела.
— Сейчас всего десять.
— Мне не хватает вашей стойкости. — Она смотрела, как Генри подносит письмо почти вплотную к своим очкам и щурится, пытаясь разобрать поблекший текст.
— Расскажите мне о своей двоюродной сестре Хильде, — попросила Джулия.
— Она, как и вы, была школьной учительницей. — Генри перевернул страницу с письмом. И добавил задумчиво: — Но так и не собралась завести собственных детей.
— Я тоже.
— Разве вы не любите ребятишек?
— Я их обожаю.
— А Хильда не любила.
Откинувшись на спинку кресла, Джулия бросила взгляд на груду коробок — единственное наследие Хильды Чамблетт.
— Значит, поэтому она жила одна. У нее никого не было. Генри поднял глаза.
— А как вы думаете, почему я живу один? Потому что хочу этого, вот почему! Я хочу жить у себя дома, а не в приюте для престарелых. — Он потянулся к бокалу. — Хильда была такой же. «Какой? — подумала Джулия. — Упрямой? Раздражительной?»
— Она умерла там, где и хотела, — продолжил Генри. — Дома, в своем саду.
— Печально только то, что прошло несколько дней, прежде чем ее обнаружили.
— Не сомневаюсь: со мной будет то же самое. Наверняка внучатый племянник найдет мой хладный труп вот в этом самом кресле.
— Ужасно, что вы так думаете, Генри.
— Этим и чревата склонность к уединению. Вы живете одна, значит, должны меня понимать.
Джулия взглянула на свой бокал.
— Я этого не хотела, — призналась она. — Меня бросил муж.
— Почему? Кажется, вы вполне симпатичная молодая женщина. «Ага, вполне симпатичная, — заметила про себя
Джулия. — Вот именно. От таких мужчины и убегают».
Сам того не желая, Генри сделал настолько обидное замечание, что Джулия даже рассмеялась. Но сквозь смех вдруг начали пробиваться слезы. Она склонилась к столу и, уронив голову на руки, постаралась взять верх над своими эмоциями. Почему это произошло именно сейчас, именно здесь, на тазах у человека, которого она едва знает? После того как ушел Ричард, Джулия несколько месяцев не плакала вовсе, поражая окружающих своей стойкостью. А теперь, похоже, ей не удастся сдержать слез, хотя она до трясучки пыталась побороть их. Генри не произнес ни слова и даже не попытался ее успокоить. Он просто смотрел на нее — так же, как смотрел на те старые газеты, — словно эта вспышка была для него чем-то новеньким и потому интересным. Утерев лицо, Джулия резко вскочила.
— Я все уберу, — проговорила она. — А потом, я думаю, мне нужно ложиться спать.
Собрав тарелки, она отправилась на кухню.
— Джулия, — окликнул ее Генри. — А как его зовут? Вашего мужа?
— Ричард. И он уже бывший муж.
— Вы все еще любите его?
— Нет, — тихо ответила она.
— Тогда какого черта вы из-за него плачете?
Генри не мог поступить иначе — он всегда зрил в корень.
— Потому что я идиотка, — призналась Джулия.
Где-то в глубине дома зазвонил телефон.
Джулия услышала, как Генри, шаркая и переставляя палку, прошел мимо ее двери. Звонивший знал — старику понадобится много времени, чтобы добраться до аппарата, поэтому, прежде чем Генри поднял трубку, телефон издал не менее десятка трелей. Джулия с трудом различила тихое «алло». А через несколько секунд Генри проговорил:
— Да, она здесь. Мы разбирали коробки. Если честно, я пока не решил. «Не решил — чего? — удивилась Джулия. — С кем это он разговаривает?»
Она изо всех сил пыталась разобрать его слова, но Генри понизил голос, и теперь до нее доносилось лишь неясное бормотание. Через мгновение голос старика умолк, и из звуков остались лишь шум моря за окном да поскрипывания и постанывания старого дома.
Следующим утром, при свете дня, звонок уже не казался Джулии таким странным.
Поднявшись с кровати и натянув джинсы и свежую футболку, она подошла к окну. Но и на этот раз ничего не увидела. Казалось, туман сгустился сильнее и еще плотнее прижался к стеклу, стоит только высунуть руку, подумала Джулия, и пальцы утонут в этой сероватой сахарной вате. «Я проделала весь этот долгий путь до Мэна, — вдруг пришла ей в голову мысль, — а моря так и не увидела».
В дверь резко постучали, и она, вздрогнув, обернулась.
— Джулия! — позвал Генри. — Вы уже проснулись?
— Я только что встала.
— Вам нужно немедленно спуститься вниз.
Настойчивость в голосе старика заставила Джулию тут же подойти к двери и открыть ее.
Генри стоял в коридоре, его лицо казалось взволнованным:
— Я нашел еще одно письмо.
12
1830 год
Над анатомической залой плотной мутной завесой поднималось облако сигарного дыма — приятный аромат табака маскировал трупный смрад. На столе, где работал Норрис, лежало тело с надрезанной грудной клеткой, иссеченные сердце и легкие зловонной кучей покоились в ведре. Даже в стылом помещении процесс разложения не замедлялся, когда трупы прибыли из штата Нью-Йорк, он уже был в
