ее приближения. Машина выезжает из-за поворота и ослепляет нас светом фар. Визжат тормоза. Машина старая, и двигатель стучит на холостом ходу.
Водитель высовывает голову из окна.
— Вам нужна помощь, девушки, — говорит он. Это скорее утверждение, а не вопрос, но, собственно, ситуация очевидна. Морозная ночь. Две девушки стоят на пустынной дороге. Разумеется, им нужна помощь.
Я смотрю на него, открыв рот. Решение, как всегда, принимает Алена. В мгновение ока она преображается. Ее походка, голос, провокационный изгиб бедра — все работает на обольщение. Она улыбается и с хрипотцой произносит по-английски:
— У нас мотор сдох. Может, подвезете?
Мужчина изучает ее. Может, насторожился? Похоже, он догадывается: что-то здесь не так. Я уже готова броситься обратно в лес, не дожидаясь, пока он позвонит в полицию.
Когда он наконец отвечает, его голос звучит бесстрастно; кажется, его ничуть не тронули чары Алены.
— Там дальше есть сервисный центр. Мне все равно останавливаться на заправку. Я спрошу насчет буксира.
Мы забираемся в машину. Алена садится вперед, я сзади. Деньги я засунула в карман, и пачка жжет мне бедро, словно раскаленный уголь. Я все еще злюсь на Алену, меня задела ее жестокость. С такими деньгами я смогу обойтись и без нее, мне вообще никто не нужен. Я справлюсь одна.
Мужчина молча ведет машину. Поначалу мне кажется, что он просто игнорирует нас, мы ему совершенно неинтересны. И тут я ловлю его взгляд в зеркале заднего вида и понимаю, что он изучает меня, изучает нас обеих. В его молчании чувствуется напряжение.
Впереди светятся огни сервисного центра. Мы заезжаем и останавливаемся у бензоколонки. Наш водитель выходит, чтобы заправить бак, потом говорит нам:
— Я спрошу насчет буксира. — И уходит в здание сервиса.
Мы с Аленой остаемся в машине, не зная, что делать дальше. Из окна мы видим, как наш водитель говорит с кассиром. Он показывает на нас, и кассир снимает телефонную трубку.
— Он звонит в полицию, — шепчу я Алене. — Нам надо бежать. Сейчас же. — Я хватаюсь за ручку двери и уже собираюсь открыть ее, как вдруг на заправку въезжает черная машина и останавливается рядом с нами. Из машины выходят двое мужчин, оба в темных одеждах. Один из них яркий блондин с коротким ежиком. Они смотрят на нас.
У меня кровь стынет в жилах.
Мы словно зверьки в капкане чужой машины, и теперь нас окружают охотники. Блондин стоит рядом с моей дверцей и таращится на меня, а я тупо смотрю ему в лицо — последнее лицо, которое Мамаша увидела перед смертью. Возможно, и для меня оно станет последним.
Внезапно блондин вскидывает голову, и его взгляд устремляется к зданию заправки. Я поворачиваюсь и вижу, что наш водитель только что вышел и направляется к машине. Он заплатил за бензин и сует кошелек в карман. Он замедляет шаг, хмурясь при виде двух мужчин, которые толкутся возле его машины.
— Могу я вам чем-нибудь помочь, господа? — спрашивает водитель.
— Можно задать вам несколько вопросов? — отзывается блондин.
— Кто вы?
— Я особый агент Стив Ульман. Федеральное бюро расследований.
Кажется, на водителя это не производит особого впечатления. Он тянется к ведру с водой и достает оттуда губку. Отжимает ее и начинает протирать лобовое стекло.
— Ну и о чем вы хотели со мной поговорить, ребята? — интересуется он.
Блондин наклоняется к нему и что-то говорит. Я разбираю только слова «беглянки» и «опасные».
— Ну и при чем здесь я? — спрашивает водитель.
— Это ведь ваша машина, верно?
— Да. — Наш водитель вдруг заливается смехом. — О, я только сейчас понял! Если вам это интересно, в машине моя жена и ее кузина. Они выглядят очень опасными преступницами, правда?
Блондин смотрит на своего приятеля. В его взгляде сквозит удивление. Они не знают, что сказать. Наш водитель бросает губку в ведро.
— Удачи, ребята, — говорит он и открывает дверь. Садясь за руль, он громко обращается Алене: — Извини, дорогая. У них нет адвила. Поищем на другой заправке.
Когда мы отъезжаем, я оглядываюсь и вижу, что мужчины смотрят нам вслед. Один из них записывает номера машины.
Некоторое время мы все молчим. Я до сих пор парализована страхом и не могу вымолвить ни слова. Я сижу, уставившись в затылок нашему водителю. Мужчине, который только что спас нам жизнь.
Наконец он нарушает молчание:
— Так вы расскажете мне, в чем, собственно, дело?
— Они вам солгали, — говорит Алена. — Мы не опасны!
— И они не из ФБР.
— Вы это уже знаете?
Мужчина поворачивает к ней голову.
— Послушайте, я не идиот. Я понимаю, что к чему. И сразу вижу, когда меня дурачат. Так как насчет того, чтобы рассказать мне правду?
Алена устало вздыхает. И произносит шепотом:
— Они хотят убить нас.
— Это я уже понял. — Он качает головой и смеется, но в этом смехе нет и намека на веселье. Это смех человека, который понимает, что вляпался. — Господи, уж не везет так не везет, — говорит он. — Ну, так кто они и почему хотят вас убить?
— Потому что мы кое-что видели сегодня ночью.
— И что вы видели?
Она смотрит в окно.
— Много чего, — бормочет она. — Больше, чем следовало.
Он довольствуется этим ответом, и мы сворачиваем с шоссе. Подпрыгивая на грунтовой дороге, машина углубляется в лес. И вскоре останавливается перед ветхим домиком, окруженным деревьями. Он больше похож на бедняцкую хижину. Но на крыше установлена гигантская спутниковая тарелка.
— Это ваш дом? — спрашивает Алена.
— Это место, где я живу, — последовал странный ответ.
Он открывает входную дверь тремя разными ключами. Стоя на крыльце, я замечаю, что на всех окнах решетки. Мне боязно переступать порог этого дома, потому что вспоминается другой дом, откуда мы только что сбежали. Но эти решетки совсем другие; они предназначены не для того, чтобы держать людей взаперти; они отпугивают непрошеных гостей.
Внутри пахнет древесным углем и сырой шерстью. Наш водитель не зажигает света, но ведет нас по темной комнате уверенно, как будто ориентируется вслепую.
— Когда я уезжаю на несколько дней, здесь становится не очень уютно. — Он чиркает спичкой, и я вижу, что он стоит на коленях возле очага. Там уже сложены поленья, и вскоре разгорается пламя. В отблеске огня лицо мужчины кажется еще более худым и мрачным. Когда-то, думаю я, это лицо наверняка было красивым, но сейчас глаза ввалились, а челюсть заросла темной щетиной.
Огонь разгорается ярче, и теперь можно разглядеть комнату. Она маленькая и кажется еще более тесной из-за того, что завалена кипами газет и журналов, стены в ней оклеены многочисленными вырезками из прессы. Они напоминают пожелтевшую шелуху и я представляю себе, как день за днем, месяц за месяцем он сидит в этой хижине, лихорадочно вырезая статьи, значение которых понятно только ему одному. Я смотрю на зарешеченные окна и вспоминаю три замка на входной двери. И думаю: это жилище напуганного человека.
Он подходит к шкафу и открывает замок. Я с удивлением смотрю на десяток ружей, что стоят в нем. Он достает одно из них и снова запирает шкаф. При виде ружья в его руках я невольно пячусь назад.
