— Люди, которым я доверяю.
Она недоверчиво усмехнулась.
— И доктор О'Доннелл из их числа?
— Любите вы ее или нет, однако же в своей области она человек авторитетный. Посмотрите, сколько трудов положила на серийных убийц. Научилась понимать этих субъектов.
— Говорят, она даже отождествляет себя с ними.
— В некотором смысле не без того. Она пытается проникнуть в их сознание. Заглянуть в каждый его потайной уголок.
В точности как сам Сансоне, только что пытавшийся пронзить Мауру насквозь своим взглядом.
— Чтобы понять чудовище, надо и самой быть чудовищем, — заметила Маура.
— Вы и в самом деле так считаете?
— Если иметь в виду Джойс О'Доннелл — да. Я так считаю.
Он наклонился к ней еще ближе, и голос его превратился во вкрадчивый шепот.
— Может, вы недолюбливаете Джойс исключительно по личным причинам?
— Личным?
— Ведь она много чего о вас знает. О ваших близких.
Маура не ответила, потрясенно гладя на собеседника.
— Она рассказывала нам об Амальтее, — признался он.
— У нее нет на это права.
— Ни для кого не секрет, что ваша мать в тюрьме. О преступлениях Амальтеи нам известно.
— Это моя личная жизнь…
— Да, и ваш личный демон. Понимаю.
— Вас-то, черт возьми, почему это интересует?
— Меня интересуете вы. Вы столкнулись лицом к лицу со злом. Вы видели его в глазах матери. И знаете, оно никуда не делось, оно у вас в крови. И вот что завораживает, доктор Айлз, — как это вы, возникшая из злого семени, и вдруг на стороне ангелов.
— Я на стороне науки и разума, господин Сансоне. Ангелы тут ни при чем.
— Ну хорошо, значит, в ангелов вы не верите. А в их соперников?
— Вы имеете в виду демонов? — Она усмехнулась. — Конечно же, нет.
Некоторое время хозяин особняка смотрел на Мауру с едва уловимым разочарованием.
— Если, как вы сами говорите, ваша религия — наука и разум, как можно научно объяснить то, что случилось сегодня у меня в саду? И с той женщиной — в сочельник?
— Вы просите меня объяснить природу зла.
— Да.
— Я не могу. Наука — тоже. Просто зло существует.
Он кивнул.
— Совершенно верно. Оно просто существует и всегда было с нами. Некая реальная сущность, живущая среди нас, преследующая нас. Выжидающая удобного случая насытиться. Многие не знают о зле и не узнают его, даже когда оно касается их, проходя по улице. — Говоря эту фразу, он перешел на шепот. На мгновение воцарилась тишина, и до слуха Мауры донеслись потрескивание дров в очаге и приглушенные голоса в соседней комнате. — Но вы другое дело, — прибавил он. — Вы видели зло своими собственными глазами.
— Я видела только то, что видят детективы по расследованию убийств.
— Я говорю не о повседневных преступлениях. Не о мужьях, убивающих жен, и не о поставщиках наркотиков, отстреливающих конкурентов. Я говорю о том, что вы видели в глазах своей матери. О вспышке. Искре. Не божественной — дьявольской.
В дымоходе загудел воздух — от усилившейся тяги из очага взметнулось облачко пепла и тут же осело, наткнувшись на каминный экран. Пламя задрожало, словно испугавшись незримого вторжения незваного гостя. В комнате вдруг повеяло холодом, как будто из нее разом ушли все тепло и весь свет.
— Прекрасно понимаю, — сказал он, — почему вам не хочется говорить об Амальтее. Ужасно, когда есть такие родственники.
— Она не имеет ко мне ни малейшего отношения, — возразила Маура. — Не она воспитывала меня. И вообще о ее существовании я узнала лишь несколько месяцев назад.
— И все-таки для вас это опасная тема.
Она перехватила его взгляд.
— Мне действительно все равно.
— Странно, если вам и правда все равно.
— Грехи родителей не передаются нам по наследству. Как и добродетели.
— Иные наследственные черты бывают слишком ярко выражены, чтобы их не замечать. — Он указал на портрет над камином. — Шестнадцать поколений отделяют меня от этого человека. Но даже я не в силах избавиться от его наследия. Мне никогда не отмыться от того, что он содеял.
Маура поглядела на портрет. И снова ее поразило сходство между сидящим перед нею живым человеком и лицом на холсте.
— Вы говорили, эта картина — ценная фамильная реликвия.
— Не могу сказать, что я был рад ее унаследовать.
— Кто он?
— Монсеньор Антонино Сансоне. Портрет был написан в Венеции в тысяча пятьсот шестьдесят первом году. Когда монсеньор был в зените могущества. А можно сказать — в бездне безнравственности.
— Антонино Сансоне? Это же ваше имя!
— Я его прямой потомок.
Маура присмотрелась к портрету.
— Но ведь он же…
— Был священником. Вы это хотели сказать, верно?
— Да.
— На рассказы о нем может уйти вся ночь. Как-нибудь в другой раз. Скажу только, что Антонино не отличался благочестием. Он вытворял с другими людьми такое, что, без сомнения, повергло бы вас в ужас… — Он замолк. — Таким предком нельзя гордиться.
— И тем не менее в вашем доме висит его портрет.
— Как напоминание.
— О чем?
— Взгляните на него, доктор Айлз. Похож на меня, не правда ли?
— Даже страшно как.
— В сущности, мы с ним как братья. Поэтому он здесь и висит. Напоминает мне, что у зла человеческое лицо, и порой благообразное. Можно пройти мимо такого человека, заметить, как он вам улыбается, и при этом даже не догадываться, что он о вас думает. Вы можете сколько угодно всматриваться в его лицо и никогда не поймете, что на самом деле скрывается под маской. — Он наклонился к ней, и свет от камина заиграл на седых волосах, как на серебряном шлеме. — Они похожи на нас, доктор Айлз, — тихо проговорил он.
— Они? Вы говорите о них как об отдельном виде.
— Может, так и есть. Пережиток далекого прошлого. Все, что я знаю, — они не такие, как мы. И единственный способ их узнать — отслеживать то, что они творят. Идти по кровавым следам, прислушиваться к стонам и воплям. Искать то, что большинство полицейских в силу непомерной занятости просто не замечают, — присущий им стиль. На фоне отзвуков повседневных преступлений, обычных убийств мы видим точки наивысшего напряжения. Ищем следы чудовищ.
— Кто эти «мы»?
— Люди, собравшиеся здесь сегодня вечером.
— Ваши гости?
— Мы все верим, что зло не просто понятие. Оно реально и имеет физическое воплощение. У него есть лицо. — Он немного помолчал. — Каждый из нас хоть раз в жизни видел его во плоти.
