— Они каждый день навевали бы на меня ужас. Напоминали, какой жуткой смертью умерли эти люди.
— И вы спрятали бы их в шкаф? Избегали бы смотреть на них, как избегаете мыслей о своей матери?
Она напряглась.
— У меня нет оснований думать о ней. В моей жизни для нее нет места.
— Наверняка есть. И вы порой вспоминаете о ней, разве нет? Этого невозможно избежать.
— Ее портрет у себя в гостиной я бы уж точно не повесила. — Маура поставила бокал на стол. — Странная у вас манера поклоняться предкам. Выставили в парадной гостиной портрет родственника- мучителя, как будто это икона. Словно вы гордитесь им. А здесь, в столовой, устроили галерею его жертв. Эти лица на стене напоминают коллекцию трофеев. Такие вещи обычно…
«Выставляют напоказ охотники».
Она осеклась на полуслове и уставилась на пустой бокал. Прислушалась к царившей в доме тишине. На столе пять приборов, а из гостей — только она одна. Может, он и вовсе пригласил только ее?
Когда Сансоне вдруг потянулся за ее пустым бокалом, она вздрогнула. Он отвернулся, чтобы наполнить его снова, и Маура уперлась взглядом ему в спину — подняла глаза и стала разглядывать его мускулистую шею, обтянутую воротничком-стойкой. Затем он повернулся к ней и передал наполненный бокал. Она взяла его, но вино даже не пригубила, хотя в горле у нее внезапно пересохло.
— Знаете, почему я держу здесь эти портреты? — спокойно спросил Сансоне.
— Мне это просто кажется… странным.
— Я вырос среди них. Они висели в доме моего отца, и в доме его отца. В том числе и портрет Антонино, только он всегда помещался в отдельной комнате. И непременно на видном месте.
— Прямо алтарь какой-то.
— В некотором роде.
— И вы его почитаете? Этого палача?
— Мы храним память о нем. И никогда не позволяем себе забывать, кем он был и чем занимался.
— Но почему?
— Потому что это наша обязанность. Священный долг, который семейство Сансоне приняло на себя несколько поколений назад, начиная с сына Изабеллы.
— Младенца, рожденного в темнице.
Он кивнул.
— К тому времени, когда Витторио повзрослел, монсеньор Сансоне почил в бозе. Но репутация чудовища настолько окрепла, что имя Сансоне было уже не преимуществом, а проклятием. Витторио мог бы отречься от своего имени и отца. Однако он поступил иначе. Он оставил себе имя Сансоне и взвалил на себя это тяжкое бремя.
— Вы говорили о священном долге. Что же это за долг?
— Витторио дал обет искупить грехи отца. Если обратите внимание на наш семейный гербовый щит, то увидите там, сверху, девиз: «Sed libera nos a malo».
Латынь. Она удивленно взглянула на Энтони.
— Избави нас от зла.
— Совершенно верно.
— Но что конкретно могли сделать потомки Сансоне?
— Охотиться на дьявола, доктор Айлз. Этим мы и занимаемся.
Маура даже не нашлась, что ответить. «Вряд ли это серьезно», — подумала она, хотя взгляд у него был совершенно непоколебимым.
— Вы, конечно, выражаетесь фигурально, — наконец вымолвили она.
— Понимаю, вы не верите, что он действительно существует.
— Сатана? — не сдержав смешка, спросила она.
— Люди с легкостью верят в Бога, — сказал Сансоне.
— Ну да, и называют это верой. Она не требует доказательств, ведь их нет.
— Если верят в свет, значит, должны верить в тьму.
— Но вы же говорите о сверхъестественном существе.
— Я говорю о зле в чистом виде. Воплощенном в живой форме, в существах из плоти и крови, живущих среди нас. Я имею в виду не импульсивное убийство. Не ревнивца мужа, дошедшего до белого каления, и не перепуганного насмерть солдата, палящего по безоружному врагу. Я говорю совсем о другом. О существах, которые выглядят как люди, но едва ли походят на них.
— О демонах?
— Если угодно, называйте их так.
— И вы серьезно верите, что они существуют? Чудовища, демоны или кто там еще?
— Я знаю, что они существуют, — спокойно проговорил он.
От внезапного звонка в дверь Маура даже вздрогнула. И посмотрела в сторону передней, однако Сансоне не двинулся с места. Вслед за тем Маура услышала шаги и голос слуги в прихожей:
— Добрый вечер, госпожа Фелуэй. Позвольте ваше пальто.
— Я чуточку опоздала, Джереми. Простите.
— Господин Старк и доктор О'Доннелл еще не подъехали, тоже запаздывают.
— Еще не подъехали? Что ж, тем лучше.
— Господин Сансоне и доктор Айлз в столовой, если вам угодно к ним присоединиться.
— Господи, я бы с радостью чего-нибудь выпила.
Вошедшая в столовую женщина была высока ростом, да и статью отличалась завидной; квадратные плечи облегала твидовая спортивная куртка с кожаными нашивками в виде эполет. Хотя волосы у нее были с проседью, в движениях угадывались присущие юному возрасту живость и самоуверенность. Она, не колеблясь, направилась прямо к Мауре.
— Вы, должно быть, доктор Айлз, — сказала она и пожала Мауре руку. — Эдвина Фелуэй.
Сансоне протянул новоприбывшей гостье бокал вина.
— Как обстановка на дорогах, Винни?
— Чудовищная. — Она пригубила из бокала. — Странно, что Олли до сих пор нет.
— Сейчас ровно восемь. Он приедет вместе с Джойс.
Эдвина разглядывала Мауру. Ее взгляд был прямым, даже несколько навязчивым.
— Ну как продвигается дело?
— Мы об этом не говорили, — заметил Сансоне.
— В самом деле? Но ведь этот случай ни у кого из нас не выходит из головы.
— Я не могу его обсуждать, — сказала Маура. — Надеюсь, вы понимаете, почему.
Эдвина взглянула на Сансоне.
— То есть она еще не дала согласие?
— Согласие на что? — полюбопытствовала Маура.
— Стать членом нашей группы, доктор Айлз.
— Винни, ты немного торопишься. Я пока еще не успел объяснить.
— …что такое Фонд Мефисто? — закончила за него Маура. — Вы это имеете в виду?
Наступила тишина. В соседней комнате зазвонил телефон.
Эдвина вдруг усмехнулась.
— Она на шаг впереди тебя, Энтони.
— Откуда вы знаете о фонде? — спросил он, взглянув на Мауру. — И тут же догадавшись, вздохнул. — Ах, ну да, детектив Риццоли. Слышал, что она наводила справки.
— Ей за это платят, — заметила Маура.
— Она наконец успокоилась и поняла, что мы вне подозрений?
— Она не любит таинственности. А ваша группа очень загадочна.
— Поэтому вы приняли мое приглашение и пришли. Чтобы узнать, кто мы такие.
— Похоже, я уже узнала то, что нужно, — возразила Маура. — И, кажется, услышала предостаточно, чтобы все для себя решить. — Она снова поставила бокал на стол. — Меня не интересует метафизика.
