Поглощая пищу, Юс чувствовал, как тело становится больше, сильнее, напитывается жизнью, – это успокаивало. Тело выстраивало барьер против всего внешнего, набиралось сил на то время, когда Юса все-таки схватят. Конечно, Юс боялся, что его могут отравить, – но боялся не так сильно, как всего остального, и, кроме того, очень хотел есть.
А еще он перестал писать. Он пробовал – и это было как зарядка поутру. Нудно, тягостно, скучно. Ни проворной, легкой радости в пальцах, ни удовольствия от последнего штриха, готового целого. Удачно или нет – было безразлично. Припомнив как-то одну из прежних задумок, Юс купил булку, масло и джем и, заготовив две дюжины здоровенных сэндвичей, просидел над этюдом полдня. Доев последний сэндвич, посмотрел презрительно на измаранный лист бумаги, медленно разорвал в клочки и вытер о них руки. Ему доставило удовольствие медленно, с хрустом раздирать бумагу. Чувствовать, как пальцы рвут волокна, мнут жесткую ткань листа. Юс сложил клочки в стопку и разорвал. Сложил еще раз и, покраснев от натуги, снова разорвал пополам.
Через неделю у Юса кончились деньги. Он пошел в дизайн-студию и отнес старые эскизы. Но эскизы у него не взяли, а менеджер – долговязый потный парень с серьгой в ухе и серебряным кольцом в носу – сказал, раздавив окурок в кофейном блюдце, что свято место пусто не бывает. За тот дизайн едва не пришлось платить неустойку, и это Юс должен, а не ему должны. И вообще, где он пропадал столько времени? Юс показал на свое лицо.
– Ну, и какое мне до этого дело? – осведомился менеджер, закуривая очередную сигарету.
– Мне деньги нужны, – сказал Юс. – А вы мне не выдали еще за позапрошлую работу, за рекламу.
– Ты не понял? Мы из-за тебя чуть не въехали на три косаря. Катись-ка ты отсюда, – менеджер, глядя в потолок, сложил губы сердечком и выпустил изящное дымное кольцо.
– Но ведь не въехали же, – терпеливо объяснил Юс. – Я ведь раньше сколько делал, и авральных. И все проходило. А сейчас со мной неприятности, а вы мне мое заплатить не хотите. И ведь много. Нехорошо это.
– Слушай, чел, твои проблемы – это твои проблемы. Не надо делать их нашими. Ты понял? Не надо. Иначе проблем у тебя прибавится.
– Гнида. А ты ведь гнида, – сказал Юс. – И к тому же вор.
– Слушай, ты, кретин, – процедил менеджер, приподымаясь с кресла. Он был на голову выше Юса и весил на тридцать килограммов больше. Юс подумал: сейчас возьмет за шкирку и выкинет на улицу – как того пьяного третьекурсника, пришедшего после Татьяниного дня жаловаться на недоплату. И вдруг, неожиданно для самого себя, ткнул менеджера кулаком в нос. Менеджер качнулся назад, перевернул задом кресло и шлепнулся на пол. Схватился за нос. Из-под ладони побежала вишневая струйка.
– Ах ты… да ты… – выдавил наконец.
– Еще? Я могу еще, – заверил Юс, безмятежно улыбаясь и потихоньку обходя стол.
– Кретин, – всхлипнул менеджер и, вскочив, проворно убежал в другую комнату. Дверь за ним щелкнула замком. Юс рассеянно посмотрел на свой кулак. На костяшке пальца, чуть сбоку, отслоился лоскуток кожи. Должно быть, о кольцо ободрал. И все. И даже боли в руке никакой. Почти ничего ведь не почувствовалось. Будто в резину. Или в песок. И ощущение – физическая, физиологическая даже радость. Словно смог наконец помочиться после долгого скучного фуршета. Или извергнуть семя после того, как полчаса елозил рукой в штанах, глядя на блеклую красотку размером восемьсот на шестьсот пикселей. Юс расхохотался.
Назавтра, проголодавшись почти до безумия, он пришел в Академию – на третий этаж, к керамистам. Таня делала эскиз. Юс подошел сзади, глядя, как она уверенными скупыми штрихами набрасывала контуры. Она была такая маленькая, ладно слаженная, крепенькая, полнорукая, в старой перепачканной глиной блузке, открывавшей теплый золотистый пушок на шее и родинку – округлую, темно-кофейную бусину. Юс наклонился – и коснулся ее губами.
– Ой, – сказала Таня, выронив карандаш, оглянулась. – Ты меня напугал!
– Привет, Таюта, – хрипло выговорил Юс. – Извини.
– Какой ты… дай посмотрю на тебя, – Таня отошла на два шага. Покачала головой. – Болит?
– Уже нет. Почти. У тебя… бутерброды есть?
– Да… Я, правда, не запекла их сегодня. С сыром есть, и с яйцом и помидорами пара. Вон, на столе. Давай я тебе чаю сделаю.
– Сделай, – согласился Юс, сдирая промасленную бумагу с бутербродов. Оба с яйцом он запихал в рот тотчас же, с ветчиной решил оставить на чай. Но вдруг обнаружил, что запихивает в рот и его.
– Ты давно не ел? – спросила Таня.
– … У… не-а, – ответил Юс, прожевав. – Я ел. Много ел. Но я постоянно хочу. Будто жжет внутри.
– Они тебя били? Сильно? Да нет, не нужно говорить, – она коснулась пальцами его лица. Губ, шрама через щеку. Носа.
– Я теперь соплю кривовато, – сказал Юс. – Криво срослось.
– Как это?
– Сапогом. Вместе с парой передних зубов.
– Юс, – сказал Таня. – Юс, Юс, боже мой, Юс.
– Ну, не нужно, – прошептал Юс, гладя ее волосы, – не нужно. Смотри, чай закипел. Давай чай заварю.
– Я сама… только у меня ничего нету больше. Сахар вот только. Он старый, в комках. Но его можно колоть ножом и есть вприкуску. Юс, так ты где сейчас?
– Дома. В общаге.
– И как там… все нормально?
