комнате останавливались, шарили пятном фонаря по стенам, искали цифры. Долгое время их не могли найти, шли наугад, сверяясь на развилках с компасом. Наконец очутились в округлой комнате, похожей на дно колодца. Посреди нее вверх уходила винтовая лестница. С нее свисали сосульки. Лед лежал и на полу, коркой одевал стены.
– Пришли, – прохрипел Семен. – Семь-двадцать. Западный выход. Проверить трэба, ночь там ци шо. Наверху, – он показал пальцем наверх.
– Я пойду, – Нина сбросила рюкзак. – Постели ему.
Юс отстегнул коврик, расстелил. Перетащил Семена на него. Потрогал ему лоб.
– Пить?
– Да, Юсе, пить. Согрей мне, а?
– Сейчас, – Юс вытянул из рюкзака примус, – сейчас.
– Херово мне, Юсе. Не доцягнеце вы меня. У меня там, внутри, горит все. А ног не чую. Ничего от пупа.
– Само собой. У тебя пуля в позвоночнике.
– Юсе, знаю я. Кольки дзен тягнеце по воде все, по ледяной. Знаю я, што там. Не доцягнеце вы мене. Ще пару таких дзен, и амба. Вин як отрыма-лося. Та я ж знав, Юсе. Я колы шов з вами, знав. Я ж одын пышов. На всех на вас. А што было робыты? Ты Ибрагима не знаеш. Вин – курва. Така курва, што курвей на тысячу километров не знайти. Юсе, вин же порве, вин же всех людей порве, йому наплеваты, я кажу тобу, тры разы наплеваты, хоць мильоны там. Шо ж ты робыш, Юсе, шо ж ты робыш, а?
– Сейчас чай будет. Сейчас закипит, – сказал Юс.
– Юс, ты мне до чаю – того, шо мне баба колола. Чи хоць спирту. Хоць грамулечку. Пошукай, а, хлопче?
– Только выпей чаю сперва.
– Я выпью, выпью. А ты пошукай, хлопче, пошукай.
Когда Нина спустилась по лестнице, он уже спал и улыбался во сне.
– Сколько ты ему ввел?
– Все, что было в ампуле.
– Пять кубиков? Он умрет во сне.
– Может, – Юс пожал плечами. – Смотри. Он стянул с Семеновой ступни ботинок.
– Да. А выше?
– И выше, почти до колен. Ведь постоянно в ледяной воде. А ноги парализованы.
– Если он не загнется от морфина, проще его пристрелить.
– Я его вытащу.
– Куда? На ледник? До него полкилометра, и все вверх. А внизу наши общие друзья. Я видела – там внизу стойбище. Лошади. И дым. Нужно ночи ждать.
– Я его вытащу.
– Тогда мы сдохнем все вместе! Если я не пристрелю вас обоих раньше!
– Ты уверена, что друзья Семена все поймут правильно, если увидят, прилетев по маяку, тебя вместо него? Уверена?
– Твою мать!
– Чаю выпей, – предложил Юс. – Он хороший, не отсырел совсем.
Выпив чаю, Нина заснула. А Юс не смог. Сидел, обхватив колени руками. Холодно было. В этом подвале холод жил годами. Юс промерз весь, до самой последней клеточки. И снова, как когда-то на кровати в общежитии, почувствовал, что умирает. Мир стал серее, истончился. И за его мутной пленкой клубилась темнота.
Они не успели к утру. Карабкаясь в сумраке по морене, волоча на себе столько груза, едва успели подняться до ледника. Сбили колени и расцарапали руки. На морене все двигалось, осыпалось вниз. Вмерзшие в лед камешки драли ладони. На узкой полке, выпаханной в скале отступившим ледником, остановились. Не было сил идти. Ледяной ветер резал как нож, обжигали холодом промерзшие камни.
Семена все время тащил Юс. Тащил, не чувствуя ног. А на этой полке – упал. Ноги больше не слушались. От них поднялся тусклый холод и долился до сердца, до горла. Юс хрипел, стараясь выкашлять мертвую слизь, задыхался, скорчившись на чешуйчатых камнях. Тогда к нему снова пришел ангел, маленький и серый, и стал в изголовье.
Подожди немного, крылатый, – попросил его Юс, – подожди, пожалуйста. Дай мне еще немножко, а? Я ведь знаю, я ведь в долг живу, не своим живу, я почти весь в том подвале остался. Я ведь тебя знаю. Это ты тогда приходил ко мне, ты. Зачем ты не забрал меня тогда? А теперь вот, видишь, чего я наделал. Мне нужно, пожалуйста. Еще немного, а?
Ангел кивал и становился все тоньше, прозрачнее, и просвечивали уже сквозь него зубчатые грязные сераки, и серый покатый горб ледника за ними, – и вдруг там, на самом верху, загорелся тускло-желтый огонь. Заплясал, заискрил, стремительно наливаясь алым. А через минуты уже поползло наверх, за перевал, немыслимо яркое, раскаленно-белое солнце.
Первый раз по ним выстрелили через три часа, когда солнце уже растопило корку на леднике и разбудило дремавшую в его прожилках воду. Сухонько, слабо щелкнуло внизу, погнало вверх тонкое эхо. За ним – еще, и еще. Потом взвизгнуло впереди, посыпалось каменной крошкой.
