Вы потратите так много времени, споря с физической вселенной, что вообще не произведете никакого результата. Тот факт, что мы не можем ничего поделать с обстоятельствами, которые ведут нас к длительному падению, весьма неприятен, да – а теперь, перестанем обсуждать ситуацию и начнем управлять ею. Существует много, что мы можем сделать, чтобы минимизировать неприятность…
– Полмиллиарда человеческих смертей – это больше, чем просто неприятность.
– Четыре с половиной миллиарда человеческих смертей тоже больше, чем просто неприятность.
– Он спокойно смотрел на меня. – И пожалуйста, говорите тише – я сижу рядом.
– Простите. Мне кажется, что дискуссия выглядит негуманной.
Он кивнул: – Да, это я допускаю. Это выглядит негуманным. – Он внезапно сменил тон: – Вы знакомы с каким-нибудь сумасшедшим?
– Поврежденным, – поправил я. – Сумасшедший – это негативное определение.
– Простите, – сказал он. – Я вырос в другое время. Старые привычки тяжело перебить. Я все еще не привык к тому, что женщины голосуют… Знаете ли вы какого-нибудь ментально дисфункционирующего человека? Поврежденного?
– Несколько.
– Вы когда-нибудь раздумывали, почему они таковы?
– Они иррациональны, я предполагаю.
– Так ли? Иногда иррациональность – единственный рациональный ответ на иррациональную ситуацию. Это очень по-человечески – и не ограничивается только человеком. – Он продолжил мягко: – Все, что мы делаем здесь – лишь рациональный ответ на иррациональную и очень пугающую ситуацию. Вполне возможно, нет, весьма вероятно, что из людей в этом помещении…, – и он повел рукой, чтобы включить весь вестибюль отеля, простирающийся на несколько акров, -…едва ли половина будет жива в следующем году в это же время. Или даже на следующей неделе. – Он пожал плечами. – Кто знает?
Милая юная девушка, на чьем колене он успокоил руку, побледненла. Он нежно погладил ее, но проигнорировал. Продолжал смотреть на меня: – Вдруг оказалось, что есть масса вещей, которые могут убивать человеческие существа. И исчезла масса такого, что могло предотвратить это. Вы знаете, мы живем на этой планете очень долго. Природа всегда хотела воспользоваться нашими слабостами. Помните: сука – Мать-Природа? Мы потратили века, строя технологию, изолирующую нас от реального мира. Такая изоляция превратила большинство из нас в неграмотных в науке выживания и уязвимых. Но машина остановилась – останавливается сейчас – и большинство людей оставлены на милость содержимого их желудков. Природа безразлична, она закончит работу, начатую чумой и не упустит нас. Люди не всегда были охотниками на вершине пищевой цепи, мы были просто преходящим капризом природы. Теперь мы снова превращаемся в добычу, как в старые дни.
Видел кто стаю волков?
– Нет…
– Мы допускаем, чтобы они свободно бегали по улицам Денвера. Их зовут пуделями, терьерами, ретриверами, доберманами, колли, сенбернарами, овчарками и борзыми, но все же это – стаи волков. Они голодны и они могут убивать. Мы можем потерять тридцать миллионов человек из-за животных, бывших домашних и других, прямо сейчас. Вероятно, больше. Я говорю о мире в целом, конечно. И я также включаю в эту оценку стаи людей – это животные другого сорта. Мы, вероятно, потеряем сто миллионов человек, которые не умерли ранее, но сейчас более не существует медицинской помощи в случае ранений и болезней, которые произойдут с ними в следующие двенадцать месяцев. Вы знаете, что аппендицит может быть фатальным? И так далее… – Он прервался, поглядел на меня и улыбнулся. Я начинал понимать его шарм. Он никогда не подразумевал кого-то персонально. – Итак, мой молодой друг, я весьма уважаю ваше негодование и эмоции, на которых оно основано – то, что мы делаем сегодня здесь, весьма вероятно, есть наиболее рациональная вещь, которую мы можем сделать. Я отмечаю, что вы не пытались объяснить ваше присутствие здесь, вероятно, оно тоже совершенно рационально. На само деле для личности есть только одна более рациональная вещь, которая приходит мне на ум.
– И что же это?
Он сказал тихим голосом, мягко: – Полюбите того, о ком заботитесь. Вы не бессмертны, вы знаете. Если вы не воспользуетесь удобным случаем сказать кому-нибудь сегодня о своей любви, вы можете никогда не получить другого шанса.
Он был прав. Я вспомнил многих.
Фромкин встал и предложил руку девушке. Она и еще одна женщина попытались взять ее. Фромкин улыбнулся и предложил женщине другую руку. Он снова улыбнулся мне с пониманием, и все трое удалились.
Да, очень похоже на Уайтлоу. Последнее слово тоже всегда было за ним.
18
Я повернулся уходить и почти столкнулся с мечтой: – Оп, простите меня… – Я схватил ее, чтобы удержать от падения, а потом забыл отпустить.
– Хелло!, – сказала она, смеясь.
– Э-э…, – прошептал я, не в силах говорить. Я был загипнотизирован – ее мягкими сияющими серыми глазами и утонул в них. Ее кожа была светлой, лишь чуть-чуть проступали веснушки. Лицо окружали каштановые локоны, ниспадавшие шелковым каскадом на плечи. Губы влажные и красные.
Мне хотелось поцеловать ее. Кому бы не хотелось?
Она снова засмеялась: – Прежде, чем вы спросите, ответ – да.
– Что?
– Вы хотите сделать мне предложение, не так ли? – Голос темно-бархатный со слабым привкусом Алабамы.
– Э-э… – Я сделал шаг назад. Ноги хотели остаться на месте, но я все же шагнул.
– Вы – застенчивый? – Да, Алабама. Определенно. Она произносила каждое слово так медленно, что я мог попробовать его. И от нее пахло жимолистью, сиренью – и мускусом.
Я обрел голос: – Э-э, похоже, я…
– Рада видеть, что вы преодолели, – сказала она, смеясь. Она взяла меня под руку и повела к эскалатору, ведущему на уровень гаражей: – Как вас зовут?
– Джим. Э-э, а вас?
– Джиллианна. Все зовут меня Джилли.
Я внезапно почувствовал смущение. Начал говорить: – Э-э…, – потом замолк.
Она посмотрела, слегка склонив голову: – Да?
– Нет, ничего.
– Нет, скажите.
– Хорошо, я…, э-э, мне кажется, я немного напуган.
– Почему?
– Я так никогда не знакомился прежде.
– О! А как вы обычно знакомились?
– Э-э. Никак, – признался я.
– Боже. Так вы действительно застенчивый!
– Э-э. Только с женщинами.
– О-о, понимаю, – сказала она. – Вы голубой?
– Не думаю. То есть я никогда не пробовал.
Она похлопала меня по руке. Как успокоение? Я не спросил.
– Э-э, я здесь для исследований, – признался я. – Я имею в виду, что связан с армией. То есть, веду исследования для них.
– Все так, – сказала она. – Все в Денвере работают над кторрами.
– Да?, – задумался я, – наверное.
– Вы его когда-нибудь видели? – Она произнесла это совсем обычно.
– Я… сжег одного… как-то.
– Сжег?
– Огнеметом.
