– Да. – Часть меня настаивала, чтобы я возвел оборонительный барьер против доискиваний этого человека, но другая часть требовала сказать правду независимо от того, кто ее слушает. Единственный путь, на котором мы можем победить кторров – это говорить правду. Я добавил: – Это лучшее, что я мог сделать.
– Лучшее?… – Он поднял брови. – Откуда вы знаете?
– Прошу прощения?
Его тон стал жестче. – Вы были когда-нибудь на противоположной стороне огнемета?
– Нет, не был.
– Тогда откуда вы получили информацию?
– Мне сказал Шоти.
– Кто это Шоти?
– Человек, которого я сжег. Сэр. – Последнее слово я подчеркнул.
Фромкин немного помолчал, поворачивая сказанное так и этак, проверяя, не заминировано ли оно. Наконец, он сказал: – Мне говорили, – те, кто знают, – что смерть от огня самая ужасная из возможных. Когда поражает напалм, можно чувствовать, как ваша плоть превращается в пламя.
– Сэр, – сказал я холодно, – при всем уважении, когда волна огня из огнемета поражает вас, нет времени почувствовать что-либо. Внезапная потеря сознания.
Фромкин глядел скептически.
– Я был там, сэр. Я видел, как быстро это происходит. Нет времени даже для боли.
Он задумался надолго. – Как насчет вины?, – спросил он наконец. – Для этого было время?
– Что?
– Вы чувствуете вину за то, что сделали?
– Вину? Я сделал то, что требовалось! То, что мне сказали! Я никогда не напрашивался на это! Да, черт, я чувствую вину! И стыд, и отчаянье, и тысячу других вещей, для которых нет имен! – Что-то взорвалось во мне. – О чем все это? Вы тоже судите меня? Слушайте, у меня достаточно трудностей, когда я живу по своим стандартам – не просите меня жить по вашим! Я уверен, что ваши ответы лучше, чем мои, кроме того, ваша целостность все еще не запятнана грубыми фактами практики! Вы рассиживаетесь, поедая клубнику! А я – тот парень, что нажал на крючок! Если есть лучший ответ, вы думаете, я не хочу знать? Вам не кажется, что я имею первое право знать? Пойдемте на холмы и покажите мне! Я был бы рад узнать, что вы правы. Но если вы не против, я захвачу свой факел, полностью снаряженный и готовый к бою, просто на случай, что вы ошибаетесь!
Он терпеливо ждал, пока меня несло. И даже потом не ответил сразу. Он встал, пошел на кухню и достал бутылку воды из холодильника. Взял стакан, наполнил его льдом и вернулся в гостиную, медленно помешивая воду с кубиками льда. Расселся в кресле, попивая воду и глядя на меня поверх стакана. Когда он заговорил, голос был тихим и спокойным: – Вы закончили?
– Да. Пока.
– Хорошо. Теперь я хочу задать вам несколько вопросов. Я хочу, чтобы вы приняли во внимание пару вещей. Хорошо?
Я кивнул. И сложил руки на груди.
– Благодарю вас. Теперь скажите мне вот что. Какая, собственно, разница? Может, к лучшему сжечь человека, а может, нет. Может, он ничего не почувствовал, а может это абсолютная форма боли, мгновение острейшего ада. Какая разница, Джим, умер ли человек, сожранный пастью кторра или сожженный напалмом? Он все равно мертв. В чем заключается различие?
– Вы хотите, чтобы я ответил?
Фромкин сказал: – Продолжайте. Попробуйте.
Я сказал: – Разницы нет – в том, что вы спрашиваете.
– Неверно, – сказал он. – Есть. Большая разница для того, кто нажимает на крючок.
Я обдумал это. – Извините, не вижу, в чем.
– Хорошо, посмотрим с другой стороны. Что важнее? Убивать кторров или спасать жизни?
– Не знаю.
– Правда? Кого же мне спросить об этом?
Что? Уайтлоу задавал тот же вопрос. Если я не знаю, то кто же знает? Я сказал:
– Спасать жизни.
– Хорошо. А что же нам делать для спасения жизней?
Я улыбнулся: – Убивать кторров.
– Правильно. Так что случится, если человеческое существо встанет на пути? Нет, позволь сказать по- другому: что могло бы случиться, если бы ты попытался спасти… как его имя, Шоти?
– Мы оба заплатили бы за ферму.
Фромкин кивнул: – Правильно. Так что же важнее? Убивать кторров или спасать жизни?
– В этом случае, убивать кторров.
– У-гу. Так имеет значение, какое оправдание ты используешь?
– Что?
– Имеет значение, веришь ли ты, что человек умирает в пламени безболезненно, или нет?
– Что ж, нет, я думаю, нет.
Он кивнул: – Так что ты чувствуешь сейчас?
Я покачал головой: – Не знаю. – Я чувствовал, как меня разрывает изнутри. Я открыл рот говорить и закрыл его.
Он еще раз поднял брови.
– Я не знаю, – повторил я.
– Ладно, – сказал он. – Спрошу по-другому: ты сделал бы это снова?
– Да, – сказал я, не задумываясь.
– Ты уверен?
– Да.
– Благодарю. И как ты будешь себя чувствовать?
Я встретил его взгляд прямо. – Гнусно. Чувствуешь именно так. Но все же я сделаю это. Важнее всего – убивать кторров.
– Ты в самом деле непреклонен, не так ли?
– Да, именно так.
Он глубоко вздохнул, потом выключил диктофон: – Окей, я закончил.
– Я прошел?
– Повтори?
– Ваш тест – ведь это было не интервью? Это была проверка позиции. Я прошел?
Он посмотрел над диктофоном прямо мне в глаза: – Если это проверка позиции, то вопрос наверное может повредить тебе.
– Да, верно. – Я все еще сидел, скрестив руки. – Если моя позиция оставляет желать чего-нибудь, то, стало быть, со мной надо обращаться только так. Поэтому мы квиты.
Он поднялся и я встал вместе с ним. – Ответьте мне еще на один вопрос.
Существуют ли мирные кторры?
Он поглядел озадаченно: – Не знаю. А как ты думаешь?
Я не ответил, просто проводил его до двери. Он вставил свою карточку в щель и дверь для него открылась. Я хотел выйти вместе с ним, но в холле ждали два вооруженных охранника.
– Извини, – сказал Фромкин. Впервые он выглядел смущенным.
– Да, – сказал я и отступил. Дверь передо мной закрылась.
31
Почти тридцать секунд я стоял, уставившись на проклятую дверь и не говоря ни слова.
Я положил на нее ладони и нажал. Металл был холодным.
Я прижал голову к солидной металлической плите. Ладони сжались в кулаки.
– Дерьмо!
А потом я сказал еще целую кучу других слов.
