– Да?
Он вежливо улыбнулся: – Вы не глупы, Маккарти. Когда сидите за терминалом. Но иногда вы не замечаете, что у вас под носом. Мне казалось, что теперь вы понимаете.
– Что ж, не понимаю.
– Похоже на то. Вы особо ценны. Вы знаете нечто, что никто не знает. Вы знаете, что иногда бывает четыре кторра в гнезде.
– Но никто мне не верит.
– Я верю, – сказал он. – И еще много людей. Очень важных людей.
– Что?
– Этот блок памяти. На вас был шлем, помните?
Прошла секунда, пока до меня дошло, о чем он говорит. – Но… Обама сказала, что блок сдох…
– Она защищала вас. Она не знала, важно это или нет. Она не могла оценить коллизию самостоятельно. Поэтому она передала блок по нестандартному каналу. Вы доставили его сами.
– Вы смотрели его?…
Он кивнул: – Все мы смотрели. И запись дознания. Кторр весьма страшен.
Некоторое время я не мог перевести дыхание.
– Вы в порядке?
– Нет, – сказал я. Я смотрел на него. Чувствовал, как бьется сердце. – Мне надо знать. Что показал блок? Мог ли я… успеть? То-есть, мог ли я спасти Шоти?
Он ответил тихо: – Да.
Я словно врезался в стену вины. Я сполз на пол, на колени. Мне было слишком больно, чтобы плакать. Я уперся в ковер руками, чтобы поддержать себя. Я чувствовал, что падаю. Голова горела, я был словно в западне. Меня тошнило.
Желудок отяжелел и дергался. Я хотел умереть…
Я пришел в себя плача, уткнувшись в колени Валлачстейна. Он осторожно похлопывал по моему лицу прохладным мокрым полотенцем. Увидев, что я открыл глаза, он отложил полотенце. Мягко потрепал по волосам. – Как ты чувствуешь себя, сынок?
– Погано. – Слезы еще катились по щекам.
– Хорошо. Так ты и должен чувствовать. – Он продолжал гладить меня по волосам.
Хотелось, чтобы это продолжалось. Это совсем не казалось странным.
– Я хочу домой, – сказал я. – Я хочу покончить с этим! Я не желаю так! – Я снова плакал. – Я хочу, чтобы мама сказала мне, что снова все хорошо!
– Да, – сказал Валлачстейн. – Я тоже хочу.
Тогда я начал смеяться. Слишком больно было снова плакать. Я мог только смеяться.
И плакать.
А потом снова смеяться.
Валлачстейн снова вытер мне лицо влажным полотенцем: – Как ты теперь себя чувствуешь?
– Лучше. Спасибо. – Я понял, как странно должна выглядеть эта сцена, и почувствовал себя неуютно. Попытался встать. Он удержал меня, потом сказал: – Ладно, вставай. Я хочу поговорить с тобой.
– Да, сэр. – Я встал.
– Мы знаем теперь, что что-то происходит с кторрами последние семь-восемь недель. Мы начали терять команды и не понимали, почему, просто они уходили на гнездо и не возвращались.
У нас были предположения, но не было доказательств, поэтому мы выслали команды с камерами и радио. Потеряли две и все еще ничего не знали. Ваша команда – первая, которая вернулась. Ваш клип – нужный нам ответ. Мы уже обнаружили еще два гнезда с четырьмя кторрами. Оба нейтрализованы. Мы уже изменили наши процедуры.
Вы спасли множество жизней.
– Хотелось бы, чтобы об этом сказали раньше.
Валлачстейн снова вытер мне лоб полотенцем. – Я думал, что вы должны были пересмотреть свои действия, после того, как прибыли, и найти ответ сами. Мы не были уверены в том, какого сорта клоуны вы с другом. Мы все еще не уверены в вашем друге, но он занят чем-то и держится в стороне, и мне кажется, что я по крайней мере должен быть ему за это благодарен. Возможно, я мог бы найти для него чего-нибудь, где он не мог бы натворить много хлопот.
Я пропустил все мимо ушей. Это ничего не меняло. – Я не спас Шоти.
– Верно. Он мертв, – ответил Валлачстейн, – и, похоже, таким и останется.
Я сел и глянул на него: – Весьма бездушно.
– Знаю, что это так выглядит, – сказал он. – Фромкин был прав относительно тебя.
– Фромкин?
– Как ты думаешь, о чем было интервью? Я хотел знать твое отношение к уничтожению кторров и насколько искренним я могу быть с тобой.
– Что он сказал?
– Что я должен сказать тебе всю правду и ничего больше. Он предупредил, что ты тяжело воспримешь ее.
– В самом деле?
– Да. – Он улыбнулся. – Ну и как, ты хочешь эту работу?
– Не знаю. Я снова буду на передовой?
– Тебе также повысят звание.
– Насколько?
– До лейтенанта.
– Вы шутите.
– Хотел бы. Только офицеры привлекаются к этим исследованиям. Поэтому, если мы хотим добавить члена команды, нам надо сделать его офицером.
– Я могу оставаться «прикомандированным гражданским персоналом»?
Он покачал головой: – Никакой невоенный персонал не допущен к операциям секции слежения. Так каков твой выбор?
– У меня есть время немного подумать?
– Ответ мне нужен сегодня вечером. Поэтому мы пришли к тебе так поздно. Нам надо было принять некоторые решения. Некоторые из них вызваны событиями этого утра. И ты – тоже часть этих решений. Мне пришлось выкручивать руки, чтобы взять тебя на борт. Теперь либо бери ее, либо уходи.
– Что если я уйду? Тогда что?
– Не знаю. Мы найдем для тебя, что делать. Я обещаю, что это тебе не понравится.
– Поэтому у меня нет настоящего выбора, правда?
Он выглядел одновременно раздраженным и извиняющимся: – Сынок, у меня нет времени для игр. Идет война. Ты хочешь участвовать в ней или нет?
Я глянул ему в лицо: – Да, хочу – просто я не получаю прямых ответов, поэтому вы понимаете, что я слегка скептичен?
Он не ответил. Он сказал: – Ты берешь работу?
– Вы сделаете меня старшим лейтенантом?
Он мигнул. Потом засмеялся: – Не дави на меня так сильно. Ладно, пойду на старшего. Но не согласен на капитана. – Он огляделся: Ты не выбросил Библию?
Нет, вот она. Встань. Протяни свою правую руку. Повторяй за мной…
32
Я закончил процедуру, стоя с винтовкой в руках и с чувством дежа-вю.
Это была винтовка АМ-280 с настраиваемым лазерным прицелом. Выходной луч шел в далеком ультрафиолете и, чтобы увидеть его, надо было надеть видео-шлем с окулярами, сфокусированными на сетчатке. Винтовка стреляла высокоскоростными пачками игл, по восемнадцати в пачке, три тысячи выстрелов в минуту. Вы наводили луч на цель и нажимали спуск. Пачки игл вырезали дыры в стальной двери. Говорили, что с помощью 280-й можно разрезать человека пополам. Мне не хотелось бы попробовать.
