и профессионально, работа была ему знакома. Вынув откуда-то ножницы, он разрезал на мне куртку, рубашку и майку и начал наклеивать на кожу биомониторы – один на запястье, три на грудь, два на лоб и два на виски. Как только они запищали и зажглись зеленым, он завернул меня в серебристое одеяло. Сразу стало тепло.
Я почувствовал, как он просунул руки мне под голову застегивая на шее фиксирующий воротник.
– Без этого нельзя обойтись? – спросил я.
– Просто на всякий случай. Если мы вас уроним.
– И многих ты ронял?
– Да нет. Вы будете вторым. Сегодня, конечно.
Он закончил с воротником и начал осторожно ощупывать мои ключицы, руки и, наконец, ноги.
– Посмотри колено, – подсказал Зигель.
– Вижу, – отозвался Шон.
– Только не вздумайте снова проверять, больно ли мне, – предупредил я.
– Эй, занимайтесь своей работой, а я буду делать свою.
– Этого я и боюсь.
– Все в порядке, – сказал Шон Зигелю. – Давай уложим его на носилки. Ты готов? Я поверну его на бок, ты подержишь, а я тем временем просуну носилки. Потом вместе положим его. Понял?
Зигель кивнул.
– Я знаю это упражнение. Давай.
– А перерыв на обед вы предусмотрели?
– Помолчите. – Голос Шона предупреждал, что возражения больше не принимаются. – О'кей? Раз, два – взяли.
– У-у! Черт! Мать, мать, мать! Сукины дети! Дерьмо! Сволочи! Мать, мать, мать!
– Держи его крепче. Отлично, есть. Теперь опускай потихоньку. Все в порядке, осталось только застегнуть ремни. – Шон нежно погладил меня по груди.
Он защелкнул пряжки, а еще через секунду они с Зигелем подняли меня.
– Сюда, – сказал Зигель. – Здесь что-то вроде тропинки…
– Нет, – вмешался я. – Это след червя. Держитесь от него подальше.
– … которую нам надо избегать, – закончил Зигель, полностью игнорируя меня. – Помолчите, сэр, – добавил он.
– Правильно, – согласился Шон. Он прислушался к своему наушнику. – Они опускают люльку.
– Не унывай, Джимбо, мы почти дома.
– До дома вам еще топать и топать… Как ты меня назвал?
– Никак, разве что инородным телом в заднице.
– Размечтался. Забудь об этом. Я человек женатый. Шон тяжело вздохнул: – Почему все хорошие люди всегда либо женаты, либо гетеросексуалы?
Потом на какое-то время они оба замолчали, выбирая дорогу на неровной скользкой почве джунглей.
Наконец мы подошли к месту, где небо над нами было светло-розовое и яркое. Я видел желтое окно открытого люка наверху, и он заставил меня вспомнить о другом времени и другом дирижабле. Только на этот раз к носилкам была привязана моя задница.
Шон и Зигель закончили крепить тросы, Шон дал сигнал поднятым большим пальцем, и меня втянули на то, что осталось от «Иеронима Босха».
Путь наверх был гораздо медленнее, чем вниз. И намного беднее событиями.
Тысяченожки тоже участвуют в процессе выноса грунта из гнезд; пока неизвестно, что заставляет их подниматься на поверхность – ощущение переполненности или другой биологический механизм, но для дефекации они выходят наружу. Это может быть защитной реакцией, так как гастроподы съедают в гнезде любую большую, медленно двигающуюся тысяченожку, как только видят ее ползущей по туннелю.
Слизью медузосвиней питаются также толстые, черные, похожие на удавов существа. Их функция в гнезде пока точно не установлена.
38 «НИКТО НЕ СПАССЯ»
Гораздо больнее, когда плохие новости узнаешь не до того, как это случилось, а после.
Лиз меня не встретила.
Меня бегом отнесли по наклонному коридору в самодельный медпункт. Там с перекладин под потолком свисали койки и стояла доктор Майер с лубком на одной руке. Она взглянула на меня и выругалась: – О, дерьмо!..
– Где Лиз? – слабым голосом спросил я. – Где генерал Тирелли?
Доктор не ответила. Она разрезала мои брюки.
– Проклятье, ты только посмотри на эту коленку. Помолчи, Джим. Дай мне подумать.
