Уэйнрайта. Мы планировали создать под твоим началом новую отрасль. Твоя работа заключалась бы в обучении и руководстве полевыми оперативниками. Никто лучше тебя не знает контактных процедур. Мы хотели посмотреть, сколько знаний ты успеешь передать, прежде чем тебя накроет закон средних величин.
– Почему же вы не сказали об этом раньше? Почему она не сказала?
– Потому, тупица, что ты никогда никому не даешь вставить ни единого слова. Ты никак не можешь допустить, что у кого-то другого тоже есть мозги и он тоже соображает, что в данном случае подходит лучше всего. Ты сразу начинаешь орать. Возможно, ты знаешь своих червей, но, будь уверен, в людях ты ни черта не разбираешься.
– Ладно, согласен, но если я так много знаю, почему меня никогда не слушают?
Он фыркнул и покачал головой.
– Ты что, и в самом деле слеп, как крот? Тогда слушай. Каждый раз твой отчет читает больше людей, чем самый скандальный номер «Нью-Йорк тайме». Резюме изучает каждый чином выше капитана и все, кто имеет хоть какое-то отношение к территориям, помеченным желтым и далее. К твоему сведению, я знакомлюсь с твоими рапортами в первоначальном их виде; это первое, что я делаю каждое утро. И не только я. Ты и не подозреваешь, как широко известен, и не знаешь, как высоко ценится твоя интуиция во всем, что касается заражения.
– Мне об этом никто никогда не говорил, – Мы не хотели, чтобы это запало тебе в башку. Ты и так почти невыносим.
– Вы не обманываете меня?
– Единственный недостаток твоих писаний в том, что там слишком много злобы и слишком мало удивления. Но, учитывая то, что тебе пришлось испытать, я готов сделать на это скидку. Когда ты зацикливаешься и во что бы то ни стало держишься своего мнения… Ладно, да, я говорю правду.
– У-у… – протянул я, более чем ошарашенный.
– Вот именно: у-у… Твоя страсть ко всему хторран-скому стала легендарной. Но это и твое самое слабое место. Это делает тебя нетерпеливым, а когда ты становишься нетерпеливым, то сходишь с ума. Большинство из нас всего лишь люди, Джим. Нам нужно сесть и потолковать, прежде чем появится решение. А ты теряешь терпение раньше, чем мы успеваем что-то придумать. – Он указал на ящики, которые я приволок с собой. – Это бортовой журнал?
Я кивнул.
– Ты и представить себе не можешь, сколько людей мечтает посмотреть на то, что ты обнаружил в том гнезде. Ты мне его не доверишь?
– Это вы приказали забрать нас оттуда, не так ли? Потому что хотели заполучить эти записи?
Дядя Аира медленно покачал головой.
– Буду с тобой честным до конца. Я не знаю, кто приказал вас вытащить. Это выясняется. – Для пущей ясности он добавил: – Не один я хотел бы увидеть эти записи.
– Так вот почему Данненфелзер встречал нас у трапа вертушки?..
– Гм. Я не удивлюсь, если выяснится, что он-то и отдал приказ об эвакуации.
– Конечно. По-видимому, он пытался спасти свою задницу, – сказал я. – Только ему не выкрутиться. Слишком многие знают обстоятельства дела. Его отдадут под трибунал?
– Если ты будешь настаивать – да. Но, возможно, там будет сразу два обвиняемых. Ты сильно его избил. При свидетелях. Ты будешь настаивать на своем, а он на своем. Гнусная заварится каша.
– Отлично. Вот мы ее и заварим. Уоллакстейн, похоже, здорово рассердился.
– Знаешь, вы друг друга стоите. Он хочет того же самого.
– А я хочу, чтобы в протокол занесли то, что он сделал!.. Я хочу, черт возьми, справедливости!
Я поймал себя на том, что снова кричу.
– Ты не справедливости хочешь, а мести.
– Какая разница! Он заслужил. Давайте назначим день суда прямо сейчас. Вот телефон.
– Мне жаль, Джим, но у тебя ничего не выйдет. – Что?
– Послушай меня. – Уоллакстейн потер нос. Ему явно не нравилось то, что он собирался сказать. – Генерал Уэйнрайт и я… имели небольшую беседу. Он действительно не любит тебя.
Я пожал плечами.
– Взаимно.
– Он из старой армии, Джим, и понимает тебя не больше, чем ты его. Но, нравится нам это или нет, он нужен, чтобы система работала и каждый мог заниматься своим делом. Я хочу, чтобы ты это понял.
– Вы говорите так, словно у меня есть будущее, – скептически заметил я.
Дядя Аира медленно кивнул.
– Генерал Уэйнрайт берет на сворку Данненфелзера. А я – тебя.
– Значит, вот какова цена? Я могу продолжать карьеру, если перестану уважать себя.
Генерал выглядел раздраженным, усталым и разочарованным.
– Помнится, в прошлый раз мы тоже не нашли общего языка. Иногда я не понимаю, зачем вообще беспокоюсь. Сядь. – Он сел напротив меня и продолжал более спокойным тоном. От его слов меня мутило все сильнее и сильнее: – Между прочим, что за дьявольщина с тобой происходит? Я не о Беллусе и
