всего остается цел и прыгает снова.
Тренируется, наращивает мышцы и… в очередной раз падает, обрекая на смерть пошедших за ним. Чего же он не может или не хочет понять?
Казалось бы, очевидной вещи. Того, что двигаться следует по ступеням, строя оппозиционное движение и поднимаясь вместе с ним (рис. 14а).
Почему? Дело в том, что примеряющийся к модели восхождения по строящимся ступеням оппозиционный политик (бывший партийный кадр, уязвленный поражением партийной номенклатуры, или же «маргинальный клиент» такого парткадра, подверженный комплексу своей маргинальной неполноценности) зачастую боится, что уже при подъеме на первую ступень его, строящего, спихнут, ибо проявится его несостоятельность – и власть будет отобрана. А мыслится все именно в категориях личной власти. Неоднократно присутствуя при такого рода дискуссиях – «строить или не строить политические ступени», – я имел возможность убедиться в собственной правоте, в том, что «работает» именно приведенная мною схема.
Итак, классическая номенклатура и ее клиентела (оппозиционный «неформалитет») не способны строить политическое дело. Для них воистину – все или ничего, и они готовы бесконечно подпрыгивать, пытаясь взять с ходу барьер власти (власти абсолютной и бесконтрольной, ибо именно так они понимают власть), лишь бы не строить лестницу, ведущую к власти, не проводить кропотливой черновой работы по возведению тех политических конструкций, без которых барьер власти не может быть преодолен. Это политическое подпрыгивание, это презрение к реальному политическому труду и вследствие этого постоянное проявление политической неадекватности в оценке событий получило негативную оценку? Нет! Изживается оппозиционным движением? Нет! Обрекает на очередное поражение? Да! Признаем, наконец, очевидное.
5. Анализ выступлений оппозиционных лидеров показывает, что ставка делается на слабые слои, прежде всего на так называемых гражданских, невоенных «бюджетников». (Подчеркивая «гражданскость» ущемленных слоев, я имею в виду, что силовые структуры власть сумеет, так сказать, насытить ресурсами.) Попытки адресоваться к интересам и целям «сильных» групп населения, способных привести оппозицию к власти, а главное – реально выправить положение после ее прихода, увы, «не прощупываются». А пресловутые демократы, скажем прямо, не собираются сдать власть без боя. Того боя, в который оппозиционеры, видимо, намерены послать своих гражданских бюджетников.
6. Особого внимания заслуживает размытость в понимании смысла октябрьского переворота.
Мы должны признать, что указ 1400 – это именно изменение формы политической жизни страны, что не просто был распущен парламент, не просто была нарушена конституция, но вдобавок (в строгом соответствии с идеей буржуазного революционаризма, исповедуемой командой Бурбулиса) волюнтаристски изменены политические институты России, отменена Советская власть, а значит, произошел именно буржуазный переворот. Мы должны далее тем или иным образом отнестись к такому перевороту. Ибо буржуазия, устанавливая новую форму общественных отношений, всегда и при всех ситуациях идет через диктатуру и кровь, через гражданские войны. Хотим ли мы прихода буржуазии, признаем ли легитимным неизбежный в случае такого прихода кровавый переворот с изменением общественно-политического строя в стране? Если хотим прихода – а большинство буржуазных патриотически ориентированных партий признает становление буржуазных отношений благом, – то в чем претензии к «октябристам»? Если не хотим (такова, наверное, должна быть позиция коммунистов), то почему своим участием в выборах освящаем этот «приход нового господина»? И наконец, куда ведем сами? К реставрации строя, имевшего место до 1985 года? Тогда прямо так и надо сказать! Но этот строй рухнул не по щучьему велению отдельных лиц, а в силу объективных причин. Заложенные в нем дефекты расшатали здание, сделали его, образно говоря, трухлявым настолько, что небольшого толчка было достаточно для обрушения. Налицо был сговор различных внутренних, номенклатурных элит, включая спецслужбы страны, партийные и комсомольские аппараты, часть околономенклатурной интеллигенции, направленный именно на замену общественно-политического строя. Что, силы этого сговора исчезли с политической арены? Или окрепли альтернативные структуры? Что, исчезли те классы (включая криминалитет), которые выступали в качестве движущей силы буржуазного переворота? Что, этим классам не удалось подключить к процессу криминального самовоспроизводства и самоподпитывания широкие слои населения, которые, скажем прямо, желая выжить, учатся воровать и приучаются к участию в воровстве? Что, нацэлиты союзных республик, жаждавшие власти, вдруг успокоились, перестали переводить золото в иностранные банки и готовы к восстановлению полноценного политического Союза? Так в чем стратегия борьбы и каковы ресурсы? Нет ответа и на этот вопрос.
7. Налицо недооценка унизительности участия в выборах и «думской деятельности». Морально-политические издержки, связанные с принятием правил игры, навязанных октябристами, не учитываются. А они огромны! Поясню на примере.
Представим себе, что две стороны (съезд народных депутатов и исполнительная власть) играют в политические шахматы и одна из сторон (исполнительная власть) начинает проигрывать. За ход до «мата» (предстоящий ноябрьский 1993 года съезд народных депутатов и внесение поправок в Конституцию, ограничивающих власть президента, означали «мат» исполнительной власти) проигрывающая сторона смахивает фигуры с доски, берет доску и бьет ею по лицу «выигрывающих» нардепов, бьет сильно, наотмашь, до крови. Потом снова расставляет фигуры и говорит избитому: «Садись, еще поиграем, умойся только!» И умываются, и садятся. Иногда – буквально с еще не снятыми после побоев 4 октября наклейками из пластыря на политических и физических лицах.
8. Произошел поразительный альянс либерально-правозащитной и коммуно-патриотической оппозиции. Этот альянс произошел, образно говоря, на языковой территории либералов-правозащитников. Патриоты вынуждены были признать их первенство, принять их знаково- семантический ряд и в дружном строю апеллировать к демократии, правам народов, общечеловеческим ценностям, защите прав человека и т.п. В общем же строю должны были они проклинать великодержавность ельцинистов, прославлять «Амнистию Интернэйшнл», «Хельсинки Уотч», создавать американский Комитет по защите прав человека в России, апеллировать к международному контролю за выборами. Но ведь это не мелочь! Не тактическая уловка! Это означает отказ от своего политического языка, а значит, и от своего права на власть! Ибо язык – это власть! И нет ничего прагматичнее, чем забота об укреплении своей политико-языковой самости. Отсутствие подобной заботы свидетельствует о полном отсутствии самой этой самости, об отсутствии стратегической воли, заменяемой и подменяемой рефлексом «политиканства», со всеми, так сказать, вытекающими отсюда последствиями. Каковы они? Об этом в первом докладе предлагаемой читателю серии.
В этом докладе я постараюсь описать модель деструкции в предельно отстраненной, математической форме. Такие математические модели с процессами, участниками, действиями, результатами и рисками известны в западной, да и в отечественной, политологии. Но здесь, возможно, впервые, будет предложена модель описания политических взрывных процессов на основе теории циклов и гиперциклов. Такие модели применительно к другим процессам успешно использовались естественниками и гуманитариями. Однако лично мне неизвестно о существовании таких моделей в политологии. «Но стоит ли в столь горячее время заниматься поиском новых методов количественного описания динамики политического процесса?» – могут спросить меня те, кто занимается политической практикой. Убежден, что это необходимо. Дальнейшая же дискуссия лишь на общегуманитарном уровне не
