CЕРГЕЙ КУРГИНЯН
РАДИКАЛЬНЫЙ ИСЛАМ. ВЗГЛЯД ИЗ ИНДИИ И РОССИИ
ВВЕДЕНИЕ
Террористическая атака на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года была не первой в ряду нападений на гражданские объекты. Два фактора выделяют ее из общего ряда и заставляют рассматривать как поворотный момент в истории терроризма и в истории контртеррористических действий.
Во-первых, это была одна из наиболее четко спланированных, масштабных и зловеще зрелищных акций международного терроризма.
Во-вторых, на эту атаку США «ответили» сразу двумя войнами – сначала в Афганистане, потом в Ираке.
Однако этот ответ под названием «глобальная война против террора» не стал ни «войной против террора», ни «войной глобальной». И плохо спланированная война в Афганистане, и совсем ненужная война в Ираке не имеют отношения к победе над террором, поскольку породили больше террористов, чем было уничтожено.
Сейчас, когда сразу несколько официальных представителей Запада начали говорить о необходимости перейти от
Многие государства включились в войну с террором после 11 сентября 2001 года. В их числе были и наши страны, которые пострадали от терроризма еще до 11 сентября.
Решением задач этой войны занялись не только те, кому это полагается по роду деятельности (специальные службы, военные, политики), но и интеллектуалы. По всему миру за прошедшие девять лет были проведены сотни, а возможно и тысячи научных конференций, на которых обсуждался феномен глобального терроризма. В научных дискуссиях предпринимались попытки выработать такое реальное и глубокое понимание этого врага человечества, которое позволило бы с ним эффективно бороться.
По прошествии девяти лет уместно подводить какие-то итоги той научной деятельности, которую можно назвать «интеллектуальной войной» с глобальным терроризмом.
Многочисленные работы, в которых изучалось это явление, могут быть подразделены на две большие группы.
В первую группу входят работы, авторы которых категорически отказываются от соотнесения того современного терроризма, который именуется глобальным, с конфессиями или идеологическими группами. Для этих авторов глобальный терроризм лишен любого конкретного системного субъекта, приверженного тем или иным идеологиям или догмам, как светским, так и религиозным. Субъектом глобального террора для этих авторов являются выродки, отдельные представители рода человеческого, обладающие соответствующей деструктивной мотивацией.
Наиболее радикальная подгруппа внутри этой группы даже утверждает, что речь идет не о деструктивной мотивации, побуждающей данных особей к преступной деятельности и насилию, а о благородном негодовании или социальной фрустрации.
Анализируются и другие идеологически нейтральные факторы, способствующие террористической деятельности, вплоть до географических. В России, например, представители этой группы исследователей иногда склонны рассматривать терроризм на Северном Кавказе как следствие социальных факторов (например, высокого уровня безработицы) и фактора ландшафтного (там якобы сам горный рельеф порождает активизацию терроризма).
Оппонируя этой точке зрения, многие российские ученые обращают внимание своих коллег на то, что на Алтае, например, есть и горы, и высокий уровень безработицы. Но там нет терроризма.
Но какую же интерпретацию явления глобального терроризма дают представители второй группы, рассматривающие его в тесной связи с ведущими догмами, как светскими, так и религиозными?
Анализ показывает, что существенная часть представителей второй группы исследователей так или иначе связывает глобальный террор (и суицидальный террор как его особую разновидность) с исламом. Наиболее радикальные представители второй группы прямо говорят о том, что сама конфессия содержит в себе, так сказать, своеобразный террористический «социокультурный геном».
Но подобный научный и политический экстремизм находит очень немного последователей. Большинство же представителей второй группы, разумно утверждая, что ислам является такой же гуманистической уважаемой конфессией, как и все другие мировые религии, ищет внутри ислама некую патологию. Называя ее по-разному – «исламизм», «радикальный исламизм», «исламский экстремизм», «ваххабизм», «салафизм» и так далее.
Пристальное рассмотрение указанных подходов выявляет четыре немаловажных обстоятельства.
Обстоятельство №1. Категорически невозможно, сохраняя научную добросовестность, свести, например, такое чудовищное явление, как суицидальный терроризм (в том числе терроризм с использованием женщин и детей), к любой, сколь угодно радикальной и экстремистской модификации ислама. Это понятно любому специалисту, занимавшемуся суицидным террором. И это особенно ясно индийским специалистам, внимательно изучавшим террористическую организацию «Тигры освобождения Тамил-Илама».
Обстоятельство №2. Многие из разновидностей ислама, которые после 11 сентября 2001 года некоторые ученые и политики поспешили связать с основными террористическими язвами нашего времени (глобальным терроризмом, суицидальным террором и так далее), на самом деле не следует относить к пресловутым «силам террористического зла». К чему, например, относить к подобным силам такую разновидность ислама, как ваххабизм? Да и пристальное внимание к такому явлению, как салафизм, обнаруживает научную несостоятельность его поспешных категорических негативных оценок, вынесенных в эпоху войны с глобальным террором.
Обстоятельство №3. Те разновидности ислама, которые могут быть отнесены к исследуемым силам террористического зла, оказываются донельзя размытыми. Что такое исламский экстремизм или исламский радикализм? Какова научная ценность подобных терминов? Где грань между экстремумом и нормой? Какую степень радикализации следует признать допустимой, а какую недопустимой?
Обстоятельство №4. Даже найдя в списке определений, позволяющих связать террористическое зло с какой-то из разновидностей ислама, более или менее приемлемый термин, многого ли мы добьемся? Ведь почти все исследователи, входящие во вторую группу, склонны исследовать всего лишь связь между террором и какой-то нездоровой модификацией внутри здоровой исламской конфессии. Но как сама эта нездоровая модификация связана с мировыми явлениями, заслуживающими пристального внимания? Явлениями, преодолевающими любые (подчеркиваем – любые!) конфессиональные рамки? Если не анализировать подобную связь, связь, которую ученые иногда называют «связью высшего ранга», то можно ли разобраться с террористической напастью, и впрямь угрожающей человечеству в XXI столетии огромными бедами?
Так, может быть, все исследования, относящиеся ко второй группе, надо с сожалением отнести к интеллектуальным издержкам, порожденным пафосом войны – и именно ВОЙНЫ – с глобальным террором? При том, что война всегда порождает интеллектуальные издержки, создавая спрос и
