Главными действующими лицами были пустые стулья в президиуме, не занятые представителями Прибалтики и Закавказья. Кроваво-красные, ярко освещенные прожекторами, они были неизмеримо подлиннее людей. Люди – казались предметами. Стулья жили. Они жили своей особой жизнью, ежесекундно опровергавшей то, о чем говорилось с трибуны.
Там доказывали друг другу необходимость союзного договора, а стулья смеялись, хохотали, высмеивали, дискредитировали эти бесконечные монологи в поддержку Президента и его исторической инициативы. Они были пустыми и, нагло оскаливаясь в лицо присутствующим, говорили им; 'На-кась, выкуси!'
И если у спектакля, шедшего в эти дни на сцене КДС, был свой режиссер, как он мог не почувствовать, что мизансцена полностью разрушает слова, что чем больше говорится о судьбоносности союзного договора в условиях, когда пустые кресла вопиют о тщете этого замысла, тем в большей степени дискредитируется все, что происходит на Съезде?
Второй (центральный) узел сценария
ВОПРОС О ЧРЕЗВЫЧАЙНОМ ПОЛОЖЕНИИ В СТРАНЕ
Выпущено грозное постановление!
Сколько редакций прошел этот злополучный документ! Сколько прекрасных монологов было произнесено о срочности, чрезвычайности мер, которые необходимо предпринять, чтобы преодолеть! Переломить! И что же? Сразу же после принятия этого постановления к числу пустых прибавился еще один, главный, российский стул. Ельцин демонстративно уехал в Якутию. И пока говорили министр финансов СССР, Президент СССР, члены президиума, стул этот непрерывно и оглушительно молчал, перекрывая этим молчанием такие пустые, такие бессмысленные, такие бесплодные монологи. Стул заклинали – сгинь, его пытались испепелить словами, но они лишь увеличивали его масштабы и значимость. Стул непрерывно рос, приобретая гигантские размеры, заслоняя собой все остальное, придавливая своими тронными ножками трибуну, говорящих, весь зал. И что же? Хоть какая-то попытка чем-нибудь компенсировать данную мизансцену? Отнюдь! Только безразличие и беспомощность!
Третий узел
О ПЕРЕСТРОЙКЕ
В адрес Президента страны фактически не прозвучало никакой концептуальной критики. Серьезные выступления депутатов Денисова, Блохина и Рыжкова не меняли общего течения событий. Большинство поддержало мнение президента Казахстана Назарбаева в том, что главное – это первоочередные меры. Что сыпать соль на раны!
Ну не удалось нам осуществить перестройку- , подумаешь, – открытие сделал товарищ Рыжков!
Дальше что? Что будем делать? Конкретно? Такая игра в 'конкретивизм' четко уловила настроение большинства, его воинствующий антиинтеллектуализм, его почти врожденные бюрократические рефлексы. 'Что тревожить отца-государя?!' На самом деле, любому серьезному политику, любому ответственному человеку ясно, что, не признав ошибочной стратегию реализации перестроечной линии Горбачева, именно всю целиком, невозможно искать выход из сложившейся ситуации. Почему мы зашли в тупик? Вот главное, вокруг чего должна была бы развернуться дискуссия на Съезде, который в этом случае сумел бы отстоять свой интеллектуальный авторитет. По большому счету в этом были заинтересованы все – и правые, и левые, поскольку тугодумие Съезда угрожало его авторитету, угрожало ему именно как структуре власти. Но это было за пределами возможностей собравшихся в зале людей. Интеллектуальный поединок нужен был и самому Президенту, но и он ушел от этого и тем самым проиграл основные, ключевые позиции. Эту слабость мгновенно уловил Ельцин, в результате чего уже не Горбачев, а Съезд, Верховный Совет СССР, так называемый 'центр' был обвинен в интеллектуальной несостоятельности. Был задан убийственный вопрос: 'А под что вы хотите брать чрезвычайную власть?' И этот вопрос остался без ответа. В ходе Съезда вышло обращение пятидесяти, вполне подтвердившее тот факт, что Горбачева сдвигают в сторону 'хэппи-энда': Вы-де, мол, Ваше Величество, – гений, перестройка – чудо из чудес, и надо ее просто дополнить введением чрезвычайного положения, вот и получится 'хэппи-энд'. Разделяя чувство авторов письма по поводу надвигающейся катастрофы, никак не могу согласиться с такой постановкой вопроса и в силовой 'хэппи- энд' никогда не поверю.
Дело в том, что Горбачев сегодня еще имеет авторитет творца перемен. Его капитал – совсем в ином банке, нежели капитал остальных 'архитекторов'. Он имеет право даже на такую страшную ошибку, как неверный выбор стратегии, в случае, если у него хватит сил продолжать борьбу. Ближайшая аналогия – поражение Петра I под Нарвой. Но представим себе, что Петр не подвергает жесточайшей критике причины нарвского поражения. Что он не меняет все в корне, да, именно все – от принципов построения своей политики до кадрового состава, что он по-прежнему совещается с герцогом де Крои. Это, естественно, не позволяет обществу осознать масштабы опасности и причины сложившейся ситуации. Тогда – и только тогда – Петр гибнет, поскольку инициатива им потеряна, новых принципов действий нет, да и энергия уже не та, желания спорить с оппонентами поубавилось, а славословие (в этой – чудовищной ситуации!) им допускается. В этом случае он превращается из Петра I в Бориса Годунова, а в стан самозванца потянутся перебежчики, и никакими новыми регалиями, властными полномочиями и чрезвычайными мерами дела тут не исправишь. Это – конец.
Четвертый узел
ОБЛАСТИ
Любой думающий человек понимает, что так называемая новая система управления страной – это не более чем игра. В самом деле, представьте себе – всерьез! – действительный масштаб работы, с тем чтобы всю сложную систему властных коммуникаций перестроить по-новому! Ведь даже в 'мирных' условиях для этого нужны годы. Новая система неизбежно будет 'сбоить', расползаться на части, искажать управляющие сигналы. Как минимум год нужен только на то, чтобы 'перепаять' коммуникации на всех уровнях, и еще три-пять лет – на то, чтобы сбалансировать новую схему. Еще нет союзного договора, то есть неясен сам принцип устройства государства. На какое политико-государственное управление будем 'паять'? И это тоже неясно. Так в чем же смысл? А он очень разный! Для так называемых 'левых' – это игра, подлинный смысл которой еще один шаг к бонапартизму, без него, по их мнению, нельзя осуществить необходимые реформы, для 'ультралевых' – это игра, а за кулисами очередной блок в стратегии напряженности, способ усилить развал страны и организовать так называемое 'восстание масс', для так называемых 'правых' – тоже игра. Подтекст – укрепление спайки Генсек – Президент. И для 'ультраправых' – игра, где важны лишь предпосылки к военному положению. А вот для самого Горбачева это переход от позиционной игры ('качания' между Ельциным и Рыжковым, Яковлевым и Лигачевым) к игре инициативной, к той игре, которая в общем-то уже не игра.
Президентская власть – власть без флангов. А значит, власть, требующая своей программы, того, что называют концептуальной идентичностью. Альтернатива – сокрушительное фиаско в течение нескольких месяцев.
Пятый узел
СОЮЗ И РОССИЯ
Союзный договор, экономическое соглашение между республиками, единая исполнительная власть в стране – все это лишь бюрократические маски, за которыми борьба Союза с Россией, Горбачева с Ельциным, борьба групповых интересов на всех уровнях социальной иерархии, борьба за собственность, которая и есть власть, и, наконец, политическая борьба, коль скоро большинство проголосовало за сохранение названия страны.
Развернулась ли эта борьба на Съезде всерьез, возникли на нем какие-то содержательные точки зрения по этому поводу, началась ли концентрация политических сил вокруг двух разных политических программ, определилось ли место тех или иных политических лидеров по отношению к этому, главному из всех реальных вопросов политики противостояний? Ничуть не бывало! Позиция – сугубо выжидательная, игра ведется по-прежнему 'втемную', в кулуарах, и о результатах этой драки под ковром можно догадываться только по выкидываемым трупам.
Не присутствуя за кулисами, анализировать что-либо в этом вопросе практически невозможно. Разве что призвать на помощь так называемый сравнительный метод. Действительно, сравнив два Съезда – СССР и России, мы можем понять неизмеримо больше, нежели подглядывая за подковерными драками.
Так что между двумя Съездами общего? Кажется, ничего! 'Там' все жестко, агрессивно и гораздо ближе
