придется и выносить! Не говоря уж о Фрунзе или Якире! Свердлов на очереди, за ним – понятно, кто? Братцы, да ведь, только чтобы таблички сменить, придется всесоюзные субботники объявлять! Может, не будем суетиться, собирая 'компромат', в старом энкавэдэшном духе, а займемся историей? Хотя бы как ею занимались французы после конвульсий всех своих революций… А мертвые – что ж, может быть, им-то лучшим памятником будет… ну если не построенный в боях социализм, то хотя бы спасенный гражданский мир на нашей взмокшей от крови земле. Чуть-чуть ведь только стало подсыхать – и снова?
'Мы знаем, что ныне лежит на весах и что совершается ныне… Час мужества пробил на наших часах, и мужество нас не покинет…'
Когда Ахматова писала эти слова, существовали 'мы', и эти 'мы' действительно 'знали'.
Сейчас же опасность не меньше, а 'знания' – увы, нет… Да и необходимое мужество, час для которого действительно пробил, – тоже, увы, отсутствует. Я не о смелости говорю, о мужестве додумывать до конца. Говоря о деформациях социализма – экономических, политических, правовых, – хватит ли мужества поставить вопрос о деформированности социопсихической? Предъявляя иск государству, осмелимся ли на такой непопулярный акт, как иск к отдельному индивиду и к обществу? А додумывая до конца, что скажем о демократии, кроме общих хвалебных слов? В любом случае, если пошли на этот крайний (подчеркиваю!) – шаг – демократию в отсутствие гражданского общества, – нужны крайняя – интеллектуальная – бдительность и ответственность за все посеянное в массовое сознание. От нас с вами зависит, как вчерашний 'винтик' воспримет дарованную ему 'кратию', то бишь силу. Как гражданин или как распоясавшийся хам? Ему ведь с пеленок известно, что коли 'она' есть, то ума-то не надо. Сумеет ли он перешагнуть через это, сможет ли воспользоваться этой силой по существу или радостно передаст в чужие и, что греха таить, умелые руки? Будет ли демократия подлинной властью демоса в нашей стране или же властью над ним и с использованием его? Что уже неоднократно случалось в нашей (да и не только нашей) истории. Дадим ли мы построить новую мифологию и с ее помощью дергать за нитки новую марионетку, в очередной раз уверовавшую в том, что она свободна? И сознаем ли, в чьих руках окажутся эти нитки? Начав дергать (а уже начали), скоро ли выкинут демократию в мусорный ящик и перейдут к новым аутодафе, благословляемые ликующими толпами жаждущих крови сограждан? Можно будет даже провести референдум.
Из всех 'орденов' признаю лишь один, вселенский, – интеллигенцию в абсолютном и высшем смысле этого слова. Вопрос – осознает ли она себя сегодня в этом качестве, в этой стране?.. Хотя бы несколько сотен людей? 'Отрекись от себя для себя, но не для России' – великие слова Гоголя, навязчиво, иного слова не подберу, цитировавшиеся Блоком, – находят ли они сегодня отзвук хоть в чьей-то душе? Есть ли вы? Если есть, то знайте – рубикон перейден, и мы обязаны дать открытый интеллектуальный бой. Сколь ни мало шансов у нас на успех, но мы должны все-таки попытаться одержать решительную победу. Иначе, вытаскивая молодежь из болота идиотизма старого, мы тут же позволим (да и поможем!) ей соскользнуть в болото идиотизма нового, ничуть не менее (а может быть, и более) опасного, нежели прежний. Потому что в условиях так называемой 'демократии' при фатальном отсутствии и политического опыта , и политической культуры уже возник и – что ни день – становится все более прочным союз молодых неофитов с новыми держателями, конечно же новых, и, разумеется, неоспоримых (и не оспариваемых) истин, которые (то бишь истины), ясное дело, всесильны потому… что – ясное дело, что…
Я утверждаю, что под видом перестройки сегодня зачастую ведется даже не эрозия, а, иного слова не нахожу, метастазирование смыслов и целей, скрыто начатое в брежневскую эпоху. Что чуть ли не каждый второй из тех, кто с пулеметной скоростью оттарабанивает новый джентльменский набор перестроенных слов и хлестких определений, граждански стерилен. И что присосавшиеся к телу перестройки брежневские дельцы новой формации намного опаснее простоватых консерваторов, способных отстаивать свои, пусть не устраивающие нас, принципы, идя против нового ветра. Общество может негодовать на их архаичность, но грех лакейства, видит бог, намного опаснее. 'И аз изблюю их из уст своих'. Давно пора вспомнить нам эту старую истину. Равно как и страшный приговор чеховской героини: 'Я не знаю точно, где служит мой муж, знаю только, что он лакей…' Лакей… Раба можно выдавливать из себя по каплям, а вот холуйство – это уж на всю жизнь.
Когда я – студент первого курса – написал записку, в которой возражал очень солидному человеку, лектору ЦК КПСС, что нельзя, не марая себя, называть серьезного писателя Солженицына 'мразью', один из этих лакеев на партбюро, где ставился вопрос о моем пребывании в вузе, сказал: 'Я предупреждал, что он что-нибудь выкинет…'
Когда на втором курсе я – комсорг студенческой практики – летом 1968 года сказал на политинформации, что ввод войск в Чехословакию является 'серьезной политической ошибкой', он тут же подал на меня докладную… Учился я, слава богу, не на истфаке, а в Московском геологоразведочном… Кроя у себя в кабинете и меня, и этого холуя, а может, заодно и висевший у него над головою портрет, секретарь парткома, тяжелобольной человек, рвал его докладную, предупреждая, что 'если… (трах- тарарах) еще раз (трах-тарарах), где-нибудь… что-нибудь…'. На третьем курсе он, восхищаясь моим спектаклем, шептал за спиной, что я 'идеологически опасен'. На четвертом – уговаривал меня вступить в партию 'ради аспирантуры'. На пятом – наконец попал 'в точку', законспектировав прочитанную мною (опять в порядке политинформации) студентам первого курса лекцию по политологии, где я, выражая свое несогласие с Авторхановым, зачитывал страницы из его, естественно, нелегальной книги ' Технология власти'… Секретарем парткома был уже человек новой формации, гибкий, под стать тому, но менее активный. Объясняя, почему я, имея только отличные оценки и несколько научных работ, не могу претендовать на очную аспирантуру, он сказал фразу, которая мною так до сих пор и не дешифрована: 'Нам не коммунисты- геологи нужны, а геологи-коммунисты'. Правда, потом, добрая душа, посоветовал не выступать больше при этом лакее.
Годы шли, я окончил Вахтанговское училище, моды менялись, но он оставался прежним – и по- прежнему невероятно чувствительным по части новых веяний. В конце брежневской эры, закрывая мой очередной спектакль, очередной 'он' сказал, прикрыв перед этим дверь: 'Я закрываю все не за то, что вы слишком 'левый', а за то, что вы слишком 'красный'…' Другой, более высокопоставленный 'он', каждый раз, начиная со мной культурную беседу, говорил: 'Мы – советский истеблишмент'… И вот теперь, естественно, перестроился первым. А я, как всегда, опоздал. Они всегда будут перестраиваться мгновенно… из шеренги – в колонну, из колонны – в шеренгу, можно и в другую, более сложную конфигурацию, но по команде, в соответствии с последними и, как им кажется, точно уловленными 'вкусами начальства' и модой, не общепринятой – что было бы 'слишком пошло', – а модой 'их круга', их истеблишмента, ориентированного, в свою очередь, на вкусы круга 'еще более престижного', чем 'их круг'… И еще более истеблишментного. И здесь мы переходим к самому главному.
Сегодня наш либеральный истеблишмент печется о храме. Чьем? Того ли, Кто сказал, что 'не хлебом единым'?..
'Что такое ваш распределитель по сравнению с их супермаркетом?' – реплика, восторженно передававшаяся из уст в уста. Не в этом ли храме предлагают сегодня служить обедню? ' Если вы думаете, что вы нам платите, то можете считать, что мы (по-видимому, дальше пропущено – 'на вас') работаем'. Физики, сочинившие эту веселую присказку, придумали заодно и реактор РБМК, кстати, не для них, а для нас… И для себя тоже.
Взрыв станции – не кара ли за этот кощунственный анекдот, ниспосланная язычникам, вставшим на путь поклонения новому идолу – Колбасе? До Чернобыля эта оценка могла бы еще показаться чересчур патетичной. Но мы живем в новую, Послечернобыльскую, Эру – поймите! И сегодня, одобрительно подхихикивая над таким анекдотом, одновременно (вот что пугает больше всего!) рассуждать о Храме и ионосфере… Прости им, Бог, не ведают… А ведь может и не простить!
Так в какой же Храм мы с вами ищем дорогу? Один наш драматург, человек, что называется, 'тертый', привычный к запахам столичного закулисья, буквально со слезами на глазах рассказывал мне о том, что в последнее время многие из ведущих актеров и актрис столичных театров соглашаются на роли, только когда им показывают договоры с инофирмами. 'Понимаешь, раньше они грызлись за выигрышные роли, а теперь…' Теперь им неважно, что играть, важно – где. И какой категории будет валюта…
'Камо грядеши?'
Кстати, царство жратвы христианами всегда воспринималось как царство того, другого…
'Зачем он вступил в Союз писателей?' – 'пытала' меня моя покойная мать лет двадцать назад по поводу
