характера. Впервые в марте 97-ого года на 'круглом столе' в Госдуме РФ было признано, что Россия – православно-исламское государство. Вопрос о таком признании – тонкий, сложный и крайне болезненный для всех. Гейдар Джемаль в своей статье 'Субъект Аллаха' ('Независимая газета' 29.05.97.) приводил в качестве аргумента для такого признания следующее соображение: 'Более глубокое соприкосновение с исламским миром в ходе вооруженной конфронтации с афганцами, таджиками, чеченцами привело к подспудным переменам в основах российского самосознания, к своего рода тектоническим подвижкам целых пластов 'коллективной души', подобно тому, как это случилось в Европе в результате арабского завоевания Испании и Южной Франции и крестовых походов против халифата'.
На это со всем возможным уважением необходимо ответить, что никогда 'коллективная душа' России не избегала глубокого осмысления своих соприкосновений с исламом. И лучшие свидетельства этого осмысления оставила русская литература – от 'Кавказского цикла' Пушкина до 'Хаджи-Мурата' Толстого.
А поскольку проблема такого осмысления все же поднимается столь настойчиво, неизбежно приходится задать вопрос: о признании Россией какого именно ислама идет сегодня речь, и только ли о признании какого-либо ислама?
Для такого вопроса есть все основания, поскольку в тот же период, когда лидер Союза мусульман России дагестанец Надир Хачилаев добивался постановки и обсуждения этого вопроса, на Северном Кавказе (особенно в Дагестане) развернулся межисламский конфликт – и отнюдь не только на теологическом уровне. Конфликт этот принято называть борьбой тарикатистов (или иногда – традиционалистов) с ваххабитами.
Религиозное содержание конфликта достаточно известно: ваххабизм, требующий 'возвращения к изначальной чистоте веры', отрицает совмещение в кавказских суфийских тарикатах религиозной веры с почитанием духовного лидера рода, тейпа, клана, как проводника веры, ее истинного носителя, передающего духовное знание по наследству. С этим же связано неприятие ваххабитами культа святых, определяемого ими как язычество.
Тарикатисты, со своей стороны, видят в атаке на свой тип ислама покушение на древние кавказские родовые традиции, освященные длинным, трудным историческим путем и множеством жертв на этом пути.
Сам Надир Хачилаев, безусловно, выступает как претендент и на роль посредника в межисламском конфликте, и на роль исламского духовного лидера общероссийского масштаба. Сразу после 'круглого стола', признавшего Россию православно-исламским государством, Хачилаев приглашен в Пакистан на сессию 'Организации исламская конференция' как представитель 20 миллионов мусульман России. В апреле, после первых вооруженных конфликтов в Дагестане между ваххабитами и традиционалистами, Хачилаев сыграл существенную роль в процессе примирения и утвердил себя в качестве примирителя.
В июне Хачилаев достиг крупного успеха в международном признании в исламском мире. Он был приглашен как глава делегации в Судан, где во время его встречи с суданским лидером Хасаном ат-Тураби была подчеркнута необходимость единения мировой исламской уммы (исламской нации). Такую встречу нельзя не считать определяющей религиозно-политические предпочтения Хачилаева, поскольку Хасан ат- Тураби, лидер 'Исламского интернационала', – один из крупнейших на сегодня экстремистских религиозных авторитетов.
Не меньше характеризуют реальную ориентацию исламского миротворчества Хачилаева его публичные выступления, например, о том, что 'в мире нет истинно исламского государства, и лишь талибы начали приближение к нему'. Выступая за прекращение 'спора ваххабитов и тарикатистов, который губит все стороны', Хачилаев одновременно и сам выдвигает базовые лозунги атаки на тарикатистов: 'Секта жрецов должна уйти, уступая дорогу подлинному и просвещенному исламу!'
Проводимые при его лидерстве и широко публикуемые материалы 'круглых столов' на парламентском уровне разворачивают упрек российскому государству в его сугубо православной ориентированности и отказе от признания равной государствообразующей роли ислама. 'Мусульмане России – государственники. Они готовы сотрудничать с патриотическими движениями РФ, озабоченными судьбой российского государства и общества', – заявляет Деньга Халидов, член президиума Союза мусульман России. Но одновременно на тех же 'круглых столах' оглашаются очень симптоматичные обвинения в адрес традиционного ислама и суфийских шейхов.
Главное обвинение – в соглашательстве с властью (очевидным образом имеется в виду власть российская, не исламская). Экс-министр иностранных дел Чечни Шамиль Бено высказывается предельно прямо: 'Традиционные суфийские ордена на Северном Кавказе коррумпированы и не способны представлять истинные интересы правоверных'. Сам Хачилаев выносит в подзаголовок своей статьи лозунг: 'Не все, кто называет себя 'наследниками' тариката, являются таковыми'. Тот же Деньга Халидов добавляет: 'Для тарикатов Северного Кавказа и Дагестана характерны конформизм, соглашательство, умеренность и политическая пассивность'.
Очевидно, что здесь противопоставляется (в особенности иорданским чеченцем Бено) 'незапятнанность духовных лидеров зарубежной диаспоры' – 'оппортунизму опорочивших себя общением с советской и вообще с российской властью северокавказских шейхов'.
Но для такого противопоставления в интересах чеченской диаспоры не был бы нужен ваххабизм. Атака со стороны этого течения, причем в его наиболее радикальном облике, направлена отнюдь не только на понятную всем задачу дестабилизации Северного Кавказа и дистанцирования его от России. Как соотносится такое дистанцирование с заявлением 'Мы – государственники'?
Дело в том, что исторический, культурный, религиозно-духовный и политический гласный и негласный договор российско-православного населения с исламским населением России (и в том числе Северного Кавказа) во многом строился на договоре с шейхами тарикатов, которые гарантировали его своим религиозным авторитетом и устойчивостью своих духовных традиций. Именно это выстроенное сосуществование и называют теперь 'конформизмом', требуя ревизии всего договора и новой роли в нем для себя. А отрицать такой исторически состоявшийся договор нельзя, не заявив, что 'тарикатские шейхи не отражают интересов правоверных'.
ТАКИМ ОБРАЗОМ, ГЛАВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ АТАКИ 'НОВОГО ИСЛАМА' НА РОССИЮ И ОДНОВРЕМЕННО НА ТАРИКАТЫ – В ТРЕБОВАНИИ ПОЛНОЙ И ОКОНЧАТЕЛЬНОЙ 'ДЕНОНСАЦИИ' 'СТАРОГО ДОГОВОРА' МЕЖДУ ИСТОРИЧЕСКОЙ РОССИЕЙ И (ОТЕЧЕСТВЕННЫМ) ИСЛАМОМ, А ТАКЖЕ В ТРЕБОВАНИИ ЗАКЛЮЧЕНИЯ 'НОВОГО ДОГОВОРА' С ДРУГИМ (ОТЕЧЕСТВЕННЫМ?) ИСЛАМСКИМ СУБЪЕКТОМ.
И В ЭТИХ ТРЕБОВАНИЯХ РЕЧЬ УЖЕ НЕ О (ИЛИ НЕ ТОЛЬКО О) ТЕРРИТОРИАЛЬНЫХ ПРИТЯЗАНИЯХ, А О НОВОЙ, ГОРАЗДО БОЛЕЕ ВЕСОМОЙ, СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ И СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ РОЛИ ИСЛАМА В РОССИЙСКОМ ЦИВИЛИЗАЦИОННОМ МИРЕ. ИЛИ, ЕСЛИ ГОВОРИТЬ ПРЯМО, – О ТОМ, ЧТО ЗАЯВЛЯЛ НЕСКОЛЬКО ЛЕТ НАЗАД В СВЯЗИ С НАДЕЖДАМИ НА ЛИБЕРАЛЬНУЮ МОДЕРНИЗАЦИЮ БЫВШИЙ СОВЕТНИК Б.ЕЛЬЦИНА РАКИТОВ: О ВЗЛОМЕ И КАРДИНАЛЬНОЙ 'ТРАНСФОРМАЦИИ' РОССИЙСКОГО ЦИВИЛИЗАЦИОННОГО ЯДРА!
Иными словами, говорящий с Россией на Кавказе 'новый ислам' предъявляет себя в пределах обсуждаемого паратекста как реальный отечественный субъект, способный и готовый взять на себя ношу общероссийской цивилизационной трансформации. Не более и не менее! Вот почему плохи тарикаты и 'старый' межконфессиональный договор!
Так ли это? Как говорят по-русски, 'по Сеньке ли шапка'? Или же это еще один из постмодернистских 'призраков контекста' и за действительными знаками паратекста стоят совсем иные авторы?
Если и в самом деле новые договоры требуется заключать вообще не с тарикатами, как опорочившими себя формами религиозно-духовной организации российской мусульманской общины, а с новыми современными формами такой организации, то нужно вернуться к первоначальному вопросу, какие это формы и что это за ислам. Всматриваясь в сегодняшнее состояние форм исламской самоорганизации в России, и особенно на Северном Кавказе, что мы видим? Мы видим все тот же внутриисламский конфликт, который разгорается все сильнее и принимает все более жесткие формы!
Уровни и формы конфликта различны. На страницах российских газет они цивилизованно-убедительны и красноречивы. В Чечне этот конфликт принял вид противостояния политических блоков в руководстве республики. Условно в 'ваххабитский' блок входят Мовлади Удугов, Ваха Арсанов, Зелимхан Яндарбиев, а в 'традиционалистский' – Аслан Масхадов, Ахмед Закаев, муфтий Духовного управления мусульман Чечни
