Гертруде?
Цыганка, начав признаваться, вошла во вкус, отодвинула в сторону блюдо с битыми голубями и уселась, свесив ноги, на полку.
— Ромы никому не служат, — гордо заявила она. — Но Траухтенбергов, семью княгини, мы знаем много поколений, и у нас с ними свои традиции. Это предок Гертруды купил ребенка, стерегущего мост, а был этот ребенок младшим братом моего прапрапрадеда. Тогда ему, моему предку, и подарили этот перстень, чтобы скрепить сделку.
Том недоуменно бормотал что-то, но Грея слова женщины поразили, как удар, и он не сразу опомнился. Перед глазами стояло видение, вызванное рассказом Франца, — маленький круглый белый череп в трещине мостовой опоры.
Но тут в буфетной загремели посудой, и он вспомнил, что время его на исходе.
— Хорошо, — сказал он отрывисто. — Осталось исправить еще одну несправедливость, и будем считать, что ваша часть договора выполнена. Агата Бломберг.
— Агата? — Цыганка расхохоталась, и Грей увидел, что она, несмотря на недостающий зуб, может быть очень мила. — Смех, право! Каким только в голову пришло, что такая треска сушеная может быть демоном сладострастия? Старой ведьмой она была, спору нет, но с чертом не зналась.
Грей тряхнул ее за плечо, чтобы остановить смех.
— Тише. Еще придет кто-нибудь.
— Ну и чего же ты хочешь? — все еще вздрагивая от сдерживаемого хохота, спросила она.
— А вот чего. Когда будете проделывать свой фокус-покус, в чем бы он ни заключался, я требую, чтобы вы полностью обелили Агату Бломберг. Мне все равно, что вы скажете и что сделаете, — думаю, вам в таких вещах опыта не занимать.
Она посмотрела на него долгим взглядом и стряхнула его руку со своего плеча.
— Теперь все? — осведомилась она саркастически.
— Теперь все. После гадания вы свободны.
— Неужели? Как это любезно. — Она встала и улыбнулась ему, но он не нашел доброты в этой улыбке. Как ни странно, она не потребовала от него никаких заверений, ограничившись одним словом джентльмена, которое вряд ли могла ценить.
Ей все равно, с легкой оторопью понял он. Она рассказала ему все это не для того, чтобы спасти себя — она ничего не боится. Быть может, она полагала, что старая княгиня не даст ее в обиду — либо из-за старинных уз, существующих между их семьями, либо из-за неудавшегося похищения, в котором они обе были замешаны.
А быть может, она полагалась на что-то еще — Грей предпочитал не думать, на что именно. Он встал и задвинул бочонок на место.
— Агата Бломберг тоже была женщиной, — заметил он.
Цыганка смотрела на него задумчиво, потирая свое кольцо.
— Да, верно. Хорошо, будь по-твоему. Негоже, чтоб мужики выкапывали ее гроб и таскали ее старые кости по улицам.
Грей чувствовал, что Тому не терпится уйти, да и посудой звенели все громче.
— Ну, а ты… — Он вздрогнул, уловив перемену в ее тоне. Ее голос звучал не насмешливо и не злобно — в нем не слышалось ни одного знакомого Грею чувства. Большие глаза цыганки, блестящие при свече, из-за черноты казались пустыми, лицо оставалось бесстрастным. — Никогда ты не сможешь удовлетворить женщину. Всякая, кто ляжет с тобой в постель, уйдёт после первой же ночи, проклиная тебя.
— Весьма вероятно, сударыня, — Грей потер заросший подбородок. — Спокойной вам ночи.
Эпилог
При звуке трубы
Место битвы было определено. Неяркое осеннее солнце взошло, и войска готовились выступить к Ашенвальдскому мосту.
Грей на конюшне проверял сбрую Каролюса. Он подтягивал подпругу и поправлял узду, считая секунды до выступления, словно каждая секунда отнимала у него драгоценную и невозвратную частицу жизни.
Люди бегали по двору туда и сюда — собирали пожитки, разыскивали детей, скликали жен и родителей, теряли в суматохе только что собранные веши. Сердце Грея билось часто, дрожь пробегала по ногам и сводила пах.
Барабаны в отдалении били сбор. Их дробь отдавалась в его крови и в костях. Скоро, скоро, скоро. Грудь стеснило так, что ему было трудно дышать.
Он не услышал ступающих по соломе шагов, но в своем натянутом состоянии уловил колыхание воздуха рядом, испытал чувство чужого присутствия, не раз спасавшее ему жизнь, — и обернулся с рукой на кинжале.
Это был Стефан фон Намцен во всем блеске своего мундира, с пернатым шлемом под мышкой, но его сумрачное лицо противоречило пышности наряда.
— Время на исходе, — сказал он. — Я пришел поговорить с вами, если вы согласитесь меня выслушать.
Грей медленно убрал руку и вздохнул полной грудью, чего ему давно уже хотелось.
— Вы знаете, что я охотно вас выслушаю.
Фон Намцен наклонил голову, но заговорил не сразу, как будто ему не хватало слов — хотя говорили они по-немецки.
— Я женюсь на Луизе, — объявил наконец он. — В Рождество, если буду жив. Мои дети… — Он помедлил, приложив руку к груди. — Им нужна мать. И…
— Не нужно оправдываться, — прервал его Грей и улыбнулся ему с нежностью, отбросив не нужную более предосторожность. — Если таково ваше желание, я желаю вам счастья.
Фон Намцен, просветлев немного, нагнул голову еще ниже и перевел дух.
— Danke. Я сказал, что женюсь, если буду жив. Если же нет… — Он по-прежнему прижимал руку к груди, где лежал под мундиром портрет его детей.
— Если я буду жив, а вы нет, я поеду к вам домой и расскажу вашему сыну, каким я вас знал — и как воина, и как человека. Вы этого хотите, не так ли?
Лицо фон Намцена не изменило своего торжественного выражения, но в серых глазах затеплился огонек.
— Да. Ведь вы, возможно, знали меня лучше кого бы то ни было.
Он стоял, глядя на Грея, и время вдруг остановило свой тревожный бег. Снаружи по-прежнему кипела суета, и барабаны выбивали дробь, но здесь, на конюшне, царил покой.
Стефан отнял руку от груди и протянул Грею. Тот взял ее и на краткий миг растаял душой и телом от струящейся между ними любви.
Миг — и они расстались, и каждый встретил грустной улыбкой отчаяние, увиденное им на лице другого.
Стефан хотел уже уйти, и тут Грей вспомнил.
— Подожди. — Он порылся в седельной сумке и вложил что-то в руку фон Намцена.
— Что это? — Стефан недоуменно смотрел на маленький, но тяжелый ларчик.
— Святыня. Благословение — мое и святого Оргвальда. Да убережет он тебя от всякого зла.
— Но… — Стефан, помрачнев, попытался вернуть шкатулку Грею, однако тот не принял ее.
— Поверь мне, — сказал Грей по-английски, — тебе эта реликвия принесет больше пользы, чем мне.
Стефан, пристально посмотрев на него, кивнул, спрятал ларчик в карман и ушел. Грей вернулся к Каролюсу, который начинал беспокоиться, мотал головой и всхрапывал.
Конь топнул ногой, и содрогание прошло по берцовым костям Грея.
