Занимал в этом пространстве какую-то, пусть даже очень периферийную, клеточку. Какую же именно?
С политической точки зрения (а здесь только она может иметь значение, филологически-философские хобби и чьи-то хлопоты, я повторяю, не в счет) Бахтин был важнейшим теоретиком такого непростого явления, как карнавал. Я не могу превращать свой анализ в философско-литературоведческое исследование, но твердо знаю, что перестройка совершалась по всем законам карнавального действа. Бахтин был основным нашим теоретиком так называемой смеховой культуры. И опять-таки, перестройка – это апофеоз культуры осмеяния, деструктивного смеха, разрушающего иерархии и обнажающего бездны.
Я не хочу сказать, что Бахтин сидел в секретных помещениях и разрабатывал перестройку по заказу Андропова. Но игнорировать данные линии пересечения, только и способные как-то соотнести шефа КГБ с опальным филологом, я не имею права.
Наконец, Бахтин был теоретиком (и апологетом – что ничуть не менее важно) раблезианского низа. А это очень сложное явление! Были любители трактовать Рабле как ренессансного критика церковного мракобесия. Это чушь собачья – и любой осведомленный человек не может не развести руками по поводу подобной наивной версии. Раблезианский низ, как и карнавал в целом, атаковали не церковь, а любую смысловую вертикаль. Именно любую! Тут опыт Рабле бесценен!
Почему бы, например, не атаковать с помощью неораблезианских формул такую смысловую вертикаль, как КПСС? Тут ведь что церковь, что КПСС – какая разница? Что деструкция средневекового смыслового универсума (прямая цель Рабле), что деструкция других смысловых универсумов (цель неораблезианцев)… Со структурно-функциональной точки зрения, которой блестяще владели все филологические западные школы, из которых черпал свои прозрения Бахтин, – это неважно. Принципы деструкции не зависят от смыслового наполнения.
Если же от структурно-системных абстракций переходить к социальной конкретике, то неораблезианство позволяло построить реальный мост между фрондирующей интеллигенцией и другими антисистемными группами – фарцовщиками, мясниками, парикмахерами, теневиками… Криминалом, в конце концов.
На самом деле, тут существовало почти непреодолимое препятствие. Интеллигенция строила свою фрондерскую линию на различных разновидностях духовного аскетизма. Ее социальные нормы определяли 'Не хлебом единым' Дудинцева и 'Иду на грозу' Гранина. Или 'В поисках радости' Розова, где мещанской жене старшего брата и омещанившемуся старшему брату противостоят младший брат и младшая сестра. Младший брат рубит наследственной шашкой мещанскую мебель, которую жена старшего брата приволакивает в дом. А на ее слова: 'Да, у нас есть трудности, нам многое надо купить. Но когда мы купим все…' – младшая сестра отвечает: 'Все ты никогда не купишь, потому что ты прорва'.
Враг этой интеллигенции – жирный чиновник в сталинском френче. Враг этой интеллигенции – мещанин-потребитель. На такой 'платформе' строить союз с теневиками и фарцовщиками, согласитесь, трудно. Основу надо было изменить. Нужно было принципиальным образом реабилитировать в сознании интеллигенции 'низ'. Накопительство, обжорство, пороки, гедонизм. А реабилитировав, спросить: 'Ребята, а где по этим параметрам слаще – у нас или в США?'
И уже на этой основе начать выводить народ на улицы. Во главе этих толп должны были, взявшись за руки, идти интеллигенты и бандиты, духовные протестанты и жирные хорьки, жаждавшие беспредельного обогащения. Кто в итоге должен был победить, было тоже понятно.
Но главное – нужно было завалить конкурента – КПСС. Завалить эту вертикальную смысловую структуру. И на ее место нужно было привести структуру совершенно другого типа. Гораздо более гибкую, матричную, близкую к сетевой. Догадываетесь, какую? Правильно, КГБ. Точнее, некое ядро этой размытой бюрократизированной системы, способное к альтернативному властному целеполаганию.
В этой интерпретационной схеме поведение Андропова представляется более чем логичным. Бахтин ругал сионизм, учил антисемитизму Кожинова и других? Да плевать на это! Главное, что в его руках находятся некие принципиально важные технологии. Главное, что его талант (а Бахтин – безусловно, талантливый человек) можно было запустить в дело несопоставимо более масштабное, чем какая-то филология.
А вот теперь вернемся к сентенциям Байгушева.
В своей книге Байгушев описывает Андропова как отвратительную сионистскую личность, чуть ли не главного врага 'русского ордена', в котором Байгушев если не гроссмейстер, то один из членов синклита.
Правда, ненависть Байгушева к Андропову имеет встроенный ограничитель. Как только Андропов становится фигурой #1, эта ненависть, по свидетельству самого Байгушева, улетучивается. И 'русский орден' начинает встраиваться в андроповскую власть. Описанный Байгушевым 'русский орден' только и может, что встраиваться в любую власть. И это следует из всех описаний Байгушева. Но главное – этому 'русскому ордену' отнюдь не претит любой союз с ужасными 'злыми силами', если этот союз нацелен на борьбу с действующей коммунистической идеологией. Той идеологией, которую 'русский орден' ненавидит гораздо больше, нежели своих метафизических, по словам Байгушева, этноконфессиональных врагов.
Любой, кому надо грохнуть СССР и правящую коммунистическую идеологию, будет абсолютно холодно и индифферентно реагировать на любые сентенции этого 'ордена'. Будет в нем видеть средство разрушения идеологии. А поскольку на идеологию подвязана политическая система и государственность, – то и страны.
Байгушев делает вид, что он этого не понимает. Но это рвется наружу из каждой его строки. Из каждой его зарисовки – как адекватной, так и искаженной. Как лживой, так и аутентичной.
Итак, Бахтин – антисемит, ввезенный в Москву сионистом Андроповым. Лишь одна из экзотических аналитических конструкций, вытекающих из соединения реальных фактов с 'фигурами речи' господина Байгушева. Но я обязан следовать за логикой Байгушева, как ранее за логикой Соловья. И я это делаю по долгу профессии.
Байгушев пишет: 'У каждого из нас был свой Бахтин, снявший пелену с глаз'. Бахтиным господина Байгушева была госпожа Родзянко.
Байгушев пишет: '…Вот мы с аристократической дамой из высокопоставленной русской эмиграции (моим вразумителем Бахтиным!) обо всем этом в сердцах часами как раз и стали шептаться.
Ну, и, естественно, моя дама много вспоминала всего о предреволюционном 'русском времени', когда ее 'октябрист' отец был Председателем последней Государственной Думы. И – о Союзе Русского народа (!!). Который в решающий для русской нации час своими руками опрометчиво поставили вне политической игры ее отец и его друг предшествующий Председатель Государственной думы и лидер ведущей монархической партии 'октябристов', миллионер Алексей Иванович Гучков. Вспоминала она с благоговением и о друге обоих и яростном оппоненте Н.Е.Маркове Втором – идеологе и моторе Союза Русского Народа, перед которым оба запоздало сняли шляпу.
Повторюсь, дед мне кое-что рассказывал, сам тоже каясь ужасно. И я отнюдь не обольщался фигурами ни Родзянко, ни Гучкова – наблудили по отношению к нашей русской нации те много. Но я благодарен был старой даме за то, что она заставила меня, готовившегося к конспиративной деятельности, о многом задуматься. Прежде всего о Революции: – Почему тогда мы, русские, имея свою отнюдь не маленькую национальную и, главное, народную – из 'черных сотен', то есть из простых людей! – организацию, перенадеялись на легальные методы борьбы через Думу и так катастрофически проиграли 'им'? Почему русские националисты тогда не мобилизовались, не сплотились в один кулак, хотя все понимали, что Россия на краю пропасти? В одной ли иудаизированной 'распутинщине' и неуравновешенной царице, помешанной на Великом Старце с окружившими его 'рубинштейнами' вся несчастная заковыка? Что же делали те же Гучков и Родзянко, да и мой дед, в масонской ложе? По какой 'прогрессивной дури' (их собственные слова!) их туда занесло? Какие всеми русскими людьми по отношению к 'бесновавшимся' были сделаны жуткие ошибки?
Старая дама даже решилась и, чтобы раскрыть мне глаза, тайно провезла и передала мне предсмертные записки ее отца. Это был практически покаянный вариант по сравнению с теми 'хорохорившимися' записками, которые были изданы им в Ростове-на-Дону в стане Деникина… […]Привезла мне моя фея и такую же практически покаянную стенограмму воспоминаний Гучкова и даже копию великой и отчаянной рукописи Н.Е.Маркова 'Войны темных сил' – о закулисе масонских лож и 'жидовствующего'
