Но почему они так быстро заговорили? Они, что, потеряли служебное соответствие? Они – криминализованное быдло? Нет же, не так. Это другое. Они так быстро начали говорить потому, что увидели: происходит нечто, что у них однозначно ассоциируется с чем-то нехорошим. Неправильным. Если бы они этого не увидели, они бы молчали.
А что они увидели? Вы 'Новую Газету' читали? Ознакомьтесь там с текстом, где приводится план того, как их спасать. Кто-то 'слил' в открытую печать секретный план государственной операции.
Представьте: хотят вызволить из СССР 'прихваченного' американского шпиона, а 'Нью-Йорк Таймс' публикует детальные и совершенно секретные планы этой операции… Такое возможно лишь в том случае, если редактор сошел с ума. И даже в этом случае, – не думаю, что такой материал дойдет до газетной полосы. А если и дойдет, то подобного редактора, как бы вам сказать политкорректно… 'постигнут некие экстремальные неприятности'…
Но если подобный материал в газете выходит, как это может быть? В каком случае? Когда беспощадно борются две группы во власти. И одна группа 'газует', хочет что-то быстро осуществить, а другая группа понимает, что если она первой группе помешает, то возникнут некие значимые выгоды, преимущества в 'балансе сил'.
Вспомним лихорадочную кампанию информационной войны под вывеской 'Паша Мерседес' в газете 'МК'. Если кто-то считает, что это была газета 'демократической общественности России', – он совсем ничего не понимает. Я тогда его даже разочаровывать не буду. А здесь, видимо, все знают, что это была газета совсем другой силы.
Так вот, как только эта кампания 'вдруг' закончилась, и министр обороны Грачев пожал руку главному редактору 'МК' Гусеву (а в политическом смысле Грачев пожал руку Коржакову) – на следующий день Грачева уволили. Ельцин гениально 'просек': когда так крепко жмут руки, то если на следующий день не уволить, – через два дня уже может быть поздно.
Но и многие сюжеты 'первой чеченской войны' – из той же оперы…
На каждом сантиметре нашей территории идет так называемый 'конфликт элит'. А поскольку проекта нет, и национального консенсуса нет, и всё в этом конфликте уже транснационализировано, – то соединить силы и волю в какой-то общей рамке согласованных действий невозможно. Здесь нет правил. Нет рамки. Этот конфликт будет разворачиваться, как говорил мой старшина в Таманской дивизии, 'отсюда и до обеда'.
Снаружи все вроде тихо. И побеждают замечательные государственные силы.. А страна почему-то кипит так, как будто успешных выборов не было, и никто не победил. И непрерывно трясется в какой-то судороге.
Если какая-то часть российской элиты хочет свой капитал и свои позиции спасти, она их должна своей проектностью намертво 'приклеить' к государству, к национальным интересам. А до тех пор, пока этого не случится, мы будем наступать все на те же грабли – в Абхазии, в Узбекистане, в Таджикистане, в Катаре, – где угодно. Потому что без проекта это везде происходит по указанному мною 'правилу бессубъектности'.
Но что самое тяжелое в этом правиле, – так это то, что мы имеем в наличии мировой кризис проектности. Права – внутреннего, духовного, интеллектуального – на свой проект нет ни у кого. Убийство коммунистического проекта оказалось по свои последствиям гораздо более катастрофическим, чем кто-то мог себе помыслить. Образовался тотальный вакуум проектности.
Может быть, ислам с его реальными компонентами воли, с идейной интегрированностью миллиардных масс населения, с его нагретостью, на что-то дерзнет… Хотя вряд ли… Мировая проектная культура, элемент за элементом, уничтожается. Люди просто перестают осознавать, что такое проект, как это выстроено, какие уровни понимания и вовлеченности для этого необходимы.
Значит, единственное, что можно пока что поддерживать на нашей территории, – это какие-то очаги аналитической и интеллектуально- и политически-заряженной культуры. Но подобные очаги не есть 'политические машины'. У них совершенно другие предназначение, функция, роль. И они на каком-то этапе, возможно, либо соединятся с политическими машинами, либо сами вырастят эти машины. Либо… либо здесь у нас вообще не будет ни таких очагов, ни политических машин, а произойдет какое-нибудь очередное нашествие.
Итак, если Буша осенью удастся 'завалить', то нынешняя 'антибушевская' коалиция, включающая Европу, ислам и китайцев, рассыплется. Начнется глобальное переконфигурирование. Если Буша не удастся завалить сейчас, его завалят через два или четыре года.
Что касается самой России, то она в сложившейся ситуации могла бы выбрать свой курс, и двигаться почти куда угодно. Но у нее есть два ограничения: бессубъектность и счетократия. Счетократия поддерживает бессубъектность. Бессубъектность – счетократию. Замкнутый круг.
Соответственно, политический климат всех событий, в которые мы погружены, носит игровой характер. В них всегда есть некто атакующий и некто контратакующий. Кто-то кого-то 'подставляет'. И всюду наблюдается одна и та же 'химия' ситуативных решений и 'дерганий', потому что в бессубъектности почти все игровые фигуры уже 'пристегнуты' к международным силам с противоположными устремлениями.
И эти-то мировые силы знают, чего хотят. А здесь, в России – игровые фигуры и группы этого не знают или не понимают. Поэтому одних подталкивают в одну сторону, других – в другую. Они сшибаются, и возникает та самая дестабилизация, которой все боятся. И единственный тормоз в таких процессах – тормоз собственной субъектности.
Если вы думаете, что описывать такую картину мне нравится, что мне легче постоянно считать 'пассивными слагаемыми' процесса народ, историю и пр., это – глубокая ошибка. Я описываю не те картины, какие мне нравятся, а те, которые вижу и которые считаю адекватными реальности. В противном случае, повторю, можно оказаться просто смешным. А мне бы хотелось, чтобы наше понимание ситуации было достаточно адекватным.
И хорошо бы еще, чтобы от понимания – был сделан следующий шаг.
29.04.2004 : Общество как изгой российской политики
Сергей Кургинян
Есть закономерность, которая мне представляется очевидной, но людям, находящимся по другую сторону диалога между интеллектуалами и властью, она почему-то непонятна.
Закономерность эта выражается в следующем: чем более явно ослабевает общество, тем сильнее угроза разрушения государства. 'В здоровом теле – здоровый дух'.
Невозможно сильное государство при непрерывно слабеющем обществе. Когда ссылаются на слова Ключевского: 'Государство богатело, народ хирел', – мне хочется напомнить, что, во-первых, это кончилось тем, чем кончилось, а во-вторых, происходило все же не совсем так.
То, о чем я собираюсь говорить, складывается из двух частей.
Первое: хочет ли кто-то развалить государство, еще раз активно по нему ударить?
И второе: когда он бьет, он бьет – по гранитной скале, по кирпичной стене, по сгнившей деревянной стене, по картону? То есть он бьет по прочной конструкции: ударил – и пальцы себе сломал? Или по листу ватмана, который элементарно протыкает?
Конечно, прочность государства зависит от системы управления, устройства государственных институтов, в какой-то степени, от консолидации элиты. А все это, в свою очередь, существенным образом зависит от того, какова мощь той общественной субстанции, которую называют народом.
Если в стране все процессы движутся в сторону умаления этой социальной субстанции, бесполезно бесконечно укреплять государственные институты, системы и структуры. Нельзя ослаблять общественную ткань и надеяться, что разрыв между укреплением оболочки и деградацией всего, что ее наполняет, не приведет к деструкции. Это – само по себе деструкция.
Вопрос также не в том, можно или нет применять командные методы; их можно и нужно применять. Вопрос и не в том, нужно ли душить антигосударственные элементы; их можно и нужно душить. Главное,
