экономике все, что этому вхождению мешает, а с другой стороны – мы готовимся к войне и создаем мобилизационный резерв. Который тут же ликвидируем. И вот такой 'курс', назовите его как угодно, – есть внутреннее противоречие, шизофрения.
В нем есть 'рифы' и стрессы. И когда эти стрессы обостряются, то начинает активизироваться государственническая компонента. То же самое – эклектика в прохановской 'Завтра'.
Мы должны сейчас рассмотреть очень серьезные понятия: эклектика и постмодерн. Не всякая эклектика – постмодерн. В классике, в Римский период, да когда угодно, была эклектика, и она бывает очень интересной. Но вот сейчас, на нынешнем этапе развития человечества, вся эклектика превращается в постмодерн. А постмодерн – не просто эклектика, а глумление над целостностью как таковой, стремление превратить эту целостность в пустоту и в этой пустоте вертеть что угодно.
Здесь же на фоне провального 'реформизма' активизируется государственническая компонента, сюда же накладываются рефлексы клановой борьбы, власть, положение 'ближе к телу', ресурсы, возможности. Всё это откуда-то извлекается, но синтеза этих начал нет, нового качества нет.
Когда я говорил о трансцендентации, я говорил только об одном: бывает, что люди в трагических ситуациях меняются внутренне. Нельзя это исключить: человек вдруг понял то, чего он не понимал, то есть он реально стал другим. Князь Андрей Болконский после ранения – это не князь Андрей до ранения.
У нас же синтеза этих начал нет, и нового качества нет. До времени это маркируется 'смесью начал' и кажется осовремененным ('Да, он говорит про державу, но он же – и про рынок, и про свободную экономику, – это современный вариант'). Когда же из этих начал одно освобождается, то оказывается, что осталась только 'кузькина мать'. Но 'кузькина мать' была милой девушкой в 60-м году, а теперь это – бабуся с костылем.
Происходит сшибка с реальностью, и мы поволоклись в пропасть государственного распада, причем всё делается одними и теми же руками, под вопли о централизации. Это первая и самая малая часть вопроса. Теперь – его следующая часть (Рис. 4).
Суть заключается в том, что и так все понимают: есть катастрофическая демография, есть разрыв социальных связей между группами населения, есть страшная социальная дифференциация, есть эрозия образования, медицины и прочее. Всё это – мегатренды.
(Мне сейчас книжку принесли 'Нас убивают' профессора Добренькова. Надо бы собрать всю серьезную литературу и статистику, инвентаризировать, проанализировать и собрать полные данные о мегатрендах страны. Чтобы был полноценный 'справочник-мегатренд', желательно – по наиболее авторитетным данным. Я готов его издать большим тиражом, мне безразлична рыночная рентабельность).
Но и по тому, что уже известно и несомненно, все ключевые мегатренды чудовищны. О них говорили очень многие – более умно, менее умно, используя одни массивы данных или на другие. Но в течение нескольких последних лет о них заговорили не патриотические ученые, философы, публицисты и так далее, об этом заговорили западные эксперты, специалисты. И здесь возникает фантастическая проблема нашей сегодняшней элиты, истеблишмента, государственной власти (рис.5).
С одной стороны, для нашего западника во власти (ну, предположим, Кудрина) условная Тэтчер – это богиня и предмет поклонения. По определению, что такое наш нынешний западник? Это человек, который имеет в виде культа элиту Запада, он влечется туда, и Маргарет Тэтчер – для него всё. А с другой стороны, когда Тэтчер пишет: 'Россия больна и, без сомнения, умирает', в этот момент наш западник говорит: 'Что за чушь эта Тэтчер несет! У нас национальное возрождение'.
Приехали к швейцарцам, а у них портрет Маркса висит: 'Ишь ты! Эти швейцары Карлу Марлу вывесили!'. То есть, сознание разорвано еще и в этом. Пока кто-то на Западе говорит: 'Мы поддержим в России демократические реформы!' – он предмет поклонения ('Видите, нас и Тэтчер поддерживает'). А когда Тэтчер начинает гладить против шерсти: 'Да шла бы эта старая карга вальсом вдоль забора!'
Карга, конечно, не пойдет вдоль забора. И она не настолько влиятельна, чтобы сама по себе что-то значить. Но коллизия-то в другом (Рис. 6). Она в том, что есть люди, ненавидевшие и ненавидящие Россию и желающие ей только смерти. И у них есть одна оценка: они всегда говорили, что эта мерзость дохнет, распадается. А есть люди, в чей проект гибель России не входит.
Это совершенно не значит, что эти люди любят Россию, Россию сейчас не любит никто. Но им надо, чтобы этот 'Мишка' с хорошей мускулатурой дал по роже исламу, а потом, может, ещё и Китаю досадил. И очень даже неплохо, если вообще 'Мишка' будет, и его можно на такие дела приспособить.
Эти люди говорят: 'Мишка' выздоровеет, всё будет в порядке. Когда я в свое время спрашивал: что за интерес к генералу Лебедю, и что это Лебедь так кривляется, будто дикарь, он ведь не такой? – Представители этих же сил мне говорили: 'На Западе считают, что скоро придет русский националист. И Лебедь под голливудский стандарт изображает русского националиста. Для них – он тот, кто нужен'.
Могу еще сказать, что я понял только сейчас: какой фантастический объем ожиданий в этой группе был связан с Путиным. Фантастический: 'Вот оно, началось, сейчас 'Мишка' поднимется… Если ещё ему дать анаболиков, у него будут такие мышцы, и он…Вы слышите, как он ревет, этот 'Мишка' – ого-го! Он, конечно, будет на цепи, и тогда все хорошо – стратегическое сотрудничество'.
И между такими группами и их оценками – 'Мишка дохнет' и 'Мишка будет жить и делать полезную работу' – возникает явное противоречие. Но есть группы – и есть хозяин. Есть условный Бжезинский и условный Киссинджер. И если хозяин спрашивает: 'что делать-то?', а мнения групп разошлись, хозяин зовет третьего, эксперта, и говорит: 'Я знаю, Билл, что тебе безразлично – есть ли 'Мишка', нет ли 'Мишки'. Но ты специалист по биомассе. Поезжай и посмотри, скажи объективно, что там происходит!'.
Билл – он всегда по таким делам ездил. Он трезво оценивает: нефть есть – нефти нет, этнический конфликт разгорается или затухает. Ему все равно, куда он приезжает, он не Бжезинский и не Киссинджер, не советолог. Он возвращается и докладывает: 'Вот – такие мегатренды'. Хозяин говорит: 'А-а-а! Можно в заднюю комнату? Так что, 'Мишка' уже загибается? 'Мишки' нет! А вот эти говорят, что 'Мишка' есть'. – 'Так у них свой интерес! Они 'пилят' там'. Н-да?.. 'Бжезинский, заходи в кабинет, поговорим о 'мишкиной' смерти!'
Если кто-нибудь думает, что сегодня в этой омерзительной и отвратительной ситуации целостность России удерживает прежде всего воля патриотических партий в Думе, в Кремле или в оппозиции, а также – могущество местных губернаторов и решимость начальников военных округов, то этот 'кто-то' выпал из реальности.
Целостность сегодня существующей России и сегодня существующего общества висит в основном на гнилом крюке под названием 'сверхъестественный страх США перед возможностью оккупации Сибири Китаем'. Никакая Россия в этом смысле почти никого сама по себе не интересует.
Если Китай получает территорию Сибири и Дальнего Востока, то его рост, уже почти неостановимый, превращается просто в отрыв. И тогда их, американцев, очень скоро на мировой 'поляне' просто нет. И тогда неважно, есть ли там где-то русский 'Мишка'. Просто этой медвежатиной обильно кормится китайский муравейник, и он начинает быстро, катастрофически быстро, расползаться.
В чем квинтэссенция происходящего? Есть стол мирового преферанса, вокруг него сидят разные игроки (Рис. 7). Ко мне недавно приезжают и говорят: 'Смотрите! Новый документ: глобализация, ООН, расчет ресурсов, расчет демографических трендов и всего прочего. России в документе вообще нет. Ни негативных процессов, ни позитивных не обсуждается, вообще ничего нет, ни слова нет!'.
А я снова и снова спрашиваю: как вы думаете, почему за столом мирового преферанса сидят те или иные люди. Они же сидят не потому, что у них больше или меньше 'бабок' или у них длиннее яхта. У кого- нибудь из этих людей – прекрасная яхта, но, наверное, на 10 или 20 метров короче, чем у любого из наших олигархов. Миллион долларов стоит один метр яхты супер-VIP-класса, у кого-то из них 60, у кого-то 80 метров. Однако у них там полтриллиона долларовой активной мобилизации, а у олигарха – лишь два
