история. Эта история детерминируется андроповским началом. И андроповским желанием соединить вверенный ему 'чик' с чем-то, что пахнет 'цыком'. Это опасное желание могло хоть отчасти осуществляться только в силу того, что 'высшее политическое животное', обладавшее прерогативой 'цыка', уже не хотело цыкать и не держалось за свою прерогативу. Но даже в этом случае блокирующие механизмы работали 'сами собой'. И 'цык' защищал себя от 'чиковских' притязаний.
Переломным моментом, когда эти иммунные барьеры (кадровые, организационные и сущностные) были сломаны, следует считать все то, что привело к созданию в Советском Союзе идеологической контрразведки (Пятого управления КГБ СССР).
Идеология была высшей прерогативой 'цыка'. 'Цык' должен был защищать не только свое абсолютное право цыкать, то есть исторгать из себя идеологический позитив, но и право контролировать все, что было связано с анализом чужих цыканий, являющихся подкопом под его 'цык'. Иначе – все, что было связано с идеологической инквизицией. И не надо окрашивать слово 'инквизиция' оценочно. В Ватикане инквизиция до сих пор существует. И ее глава вот-вот станет Римским Папой.
Инквизиция – это просто защита механизма своего 'цыка', то есть своей высшей политической смысловой самости. То, что эту самость и право на инквизицию 'цык' (КПСС) отдала своим обычным репрессивным органам (Пятому управлению КГБ), – означало, что 'цык' уже тотально политически невменяем, что он не только не умеет осуществлять власть, но и не понимает, как за нее разумно цепляться. И что значит 'цепляться'. И что происходит, когда цепляться перестаешь. И с чего начинается это 'перестаешь'. А оно начинается именно с того, что ты отчуждаешь от себя собственную инквизицию.
Вопрос совершенно не в том, чтобы на кого-то за что-то возлагать избыточную ответственность. Вопрос вообще не в размышлениях о прошлом, а в приуготовлении к будущему. Но избегать определенных констатаций невозможно. В гиперцентрализованных системах, к которым относился СССР под властью КПСС, перевороты происходят не на площадях. Единственным органом, который в таких системах может готовить переворот, является система репрессивных органов, которая обзавелась чем-то наподобие своего 'цыка'.
Переворот Андропова был абортирован. Возможно, этот переворот принес бы с собой определенные позитивы. В любом случае, 'высшее политическое животное', дошедшее до той степени невменяемости, когда оно делегирует кому-то свою политическую самость, было обречено. Но тогда следует признать, что отсроченный андроповский переворот фактически и был осуществлен в пределах так называемой перестройки. Конечно, наряду с другими конкурирующими замыслами.
Я констатирую это не впервые. Сразу после развала СССР (впрочем, еще до этого развала) выявилась группа, которая относилась к развалу в каком-то смысле сдержанно позитивно, считая, что развал позволит осуществить очередную фазу модернизации России, а потом к этой модернизации приложится все остальное. Но уже на других, более эффективных, – не имперских, а, так сказать, национальных, – идеологических основаниях.
Какие-то шансы на подобное развитие событий существовали. А поскольку это развитие событий содержало в себе определенные позитивы, то объявлять авторов этой (много раз подчеркивал – не моей!) политической логики носителями деструкции было и безнравственно, и контрпродуктивно. О чем я тоже заявлял в момент создания клуба 'Содержательное единство', в 1994 году.
Прошло более десяти лет. И за эти десять лет я не раз спрашивал этот элитный совокупный 'чик', вознамерившийся цыкать: где же модернизация?
Невнятные ответы адресовали к помехам со стороны 'преступного ельцинизма'. В этом было определенное лукавство. Но отделить это лукавство от невероятно сложных предлагаемых обстоятельств не представлялось возможным. И создавалась некая ситуация 'вязкой паузы'.
Приход к власти президента Владимира Путина прервал данную паузу. В стране возник своего рода momento di vertar (момент истины). С этого момента 'чик' получил возможность стать полноценным 'цыком'. Он превратился во власть. Это превращение было очевидным для всего народа, заговорившего о чекистах и их новой власти как о данности и надежде. Именно эту данность и эту надежду олицетворяет высочайший рейтинг и все, что к нему, так сказать, приторачивается.
С момента прихода к власти Владимира Путина я неоднократно говорил, что вера народа в то, что 'чик' станет 'цыком', – это не бесплатное удовольствие. И вот теперь мое давнее и очень серьезное беспокойство (которое разного рода акынам от политологии, фиксирующим только то, что есть, а не то, что зреет внутри происходящего, казалось 'торговлей страхом') – превращается в нечто, очевидное для всех.
Разговоры об 'античекистском восстании' по румынскому или какому-то другому образцу становятся 'общим местом'. Чекистское сословие не сумело перейти от 'чика' к 'цыку', оно не стало носителем осмысленного (андроповского, бериевского или любого другого) корпоративно-сословного начинания (проекта). В этом смысле пять лет потрачены зря. А по счетам потраченных лет придется платить очень скоро. И время воистину на исходе.
Я уже описывал и то, чем, на мой взгляд, является этот перехват власти 'чиком' путинского периода. Я объяснял, что, на мой взгляд, это не революция, не сложно спроектированная спецоперация, а просто падение разваливающейся системы с аттрактора на аттрактор. Сгнивший аттрактор компартии выронил власть, и она после коротких квазиолигархических судорог упала на ближайший чекистский аттрактор.
А к этому времени в пределах аттрактора произошли серьезные изменения. Чекистский конгломерат, состоявший из весьма разнородных элементов (обычных бюрократов, людей служения, золотой молодежи, потенциальных бандитов), развалился на части. 'Люди служения', в основном, ушли в маргинальность или в запой. 'Золотая молодежь' – в банки и за границу. 'Бюрократы' – куда попало. В охранные структуры или в отстойники новых спецслужб.
В условиях ельцинского регресса потенциальная криминальность части наших спецслужб не могла не превратиться в актуальную. Я уже неоднократно цитировал известное высказывание: 'моя этика – профессионализм'. И показывал, что это – нонсенс. Солдата отличает от убийцы не профессионализм (профессионализм примерно совпадает), а идея служения. Если служения нет, солдат становится бандитом автоматически. Я не даю буквальных юридических оценок. Я говорю о социальном качестве. Отчасти – метафорически. Но лишь отчасти.
Эффективность новых чекистских слагаемых и их способность бороться за власть против так называемых олигархов были куплены ценой определенного социального мутагенеза. А этот мутагенез еще более отдалил 'чик' от 'цыка'. Лишил удачно смутировавших способности к эффективному стратегическому смысло- и целеполаганию.
Чекистский класс, чекистская социальная группа получили власть, но не смогли (по крайней мере, по сию пору) трансформировать полученное из привычного формата 'чика' в новый и непривычный формат 'цыка'. Это при том, что нынешний 'цык' может уже носить только проектно-концептуальный характер.
Аттрактору 'чекистов' дана всего лишь отсрочка. Если он так и не сумеет ею правильно воспользоваться, то страна катастрофически упадет с него на следующий аттрактор (судя по всему, военный). А впоследствии с этого аттрактора еще далее – в бездну. Спасти от этого, остановить падение может только смена социального качества. То есть переход от 'чика' к 'цыку'. Речь идет ни больше, ни меньше как о макросоциальном процессинге, самотрансформации, самопреобразовании, самообучении. Или о том, что я называю самотрансцендентацией.
Этому препятствует навык 'чика', а также вся заученная логика разграничения между Центром и юстасами. Юстасам предстоит самим стать Центром или катастрофически заплатить за подобную неспособность. Юстасы и хотели стать Центром. Но когда эта возможность упала им в руки, они стали проявлять катастрофическую неспособность ею воспользоваться.
Я не буду подробно описывать, на что и как это было разменяно. Я просто вкратце зафиксирую все вызовы, которые стоят перед совокупным 'чиком', и всю невозможность преодолевать эти вызовы, мобилизуя собственно 'чиковское' начало. Еще раз: речь идет не о качестве мобилизации 'чика'. Может быть, кто-то и решится чикнуть по-настоящему, хотя лично я в этом глубоко сомневаюсь. Но если это будет только 'чик' – то кончится все чем-нибудь румынским. Или – еще более печальным.
Итак, о вызовах.
Вызовы 'огорода'
Я мог бы разобрать этот вызов более научно, рассуждая о фундаментальной социокультурной коллизии.
