Путники продолжали следовать за ним, не слишком поверив сказанному при виде гладкой чешуи, устилавшей улицу. Проводник наконец остановился перед одним из домиков, дворец оказался слева от них, на юго-западе. Они стояли на перекрестке двух улиц, отмеченном постройкой в форме колокола.
Шеджистен отцепил от своего ожерелья маленькую пунцовую ракушку, вставил ее в отверстие замка и отворил дверь.
В доме была только одна комната. Свет поступал через потолок, которым служил большой вогнутый витраж, изображавший лежащего на волнах Тараска. На высоте локтя от пола толстые стены имели углубления, в которых были устроены небольшие альковы, устланные вышитыми подушками. Из мебели имелся только один низкий стол, а вокруг него были разложены подушки.
– Вы у себя, – сказал проводник, протягивая Януэлю ракушку, служившую ключом. – Если вам что-либо понадобится, я к вашим услугам… – И он исчез.
Януэль до вечера оставался у изголовья Шенды. Драконийка уже почти не страдала от боли, но нуждалась в постоянном уходе. Этот вынужденный отдых злил ее и приводил в нервическое состояние, но фениксийцу была приятна необходимость постоянно дежурить возле нее. Он менял ей повязки, смазывал раны составом, который Чан приготовил вместе с несколькими подмастерьями Башни, и охранял ее сон.
Когда она спала, он усаживался на подушке возле ее алькова. Скрестив ноги, он старался углубиться в молитву, чтобы достичь того внутреннего покоя, который так часто давал ему Завет.
Феникс хранил молчание. Януэль уже несколько раз пытался возобновить контакт с Хранителем, но тот отказывался или не слышал его призывов. Это странное поведение начинало беспокоить юношу. Теперь он сомневался в том согласии, которого, казалось, они достигли. Закрывая глаза, он видел картины. Бухточка под облачным небом, уснувший на песке Феникс, мать… А потом этот странный сон, этот удушающий туман, в котором он тонет и скрытое значение которого, по-видимому, очень взволновало учителя Фареля. Он, впрочем, куда-то исчез, не дав объяснений. Януэль решил, что он последовал за Чаном, но Черный Лучник, вернувшись в середине дня после ознакомительной прогулки по кварталу, заявил, что его не видел.
Несмотря на все свои сомнения, фениксиец все же сумел отвлечься и вернуть душевный покой. Ему впервые представился случай для этого с тех пор, как он переступил порог Башни Альдаранша. Но сегодня он смог наконец оглянуться назад и понять, насколько ему удалось до сей поры противостоять напору событий. Он удивлялся тому, что пока невредим, что ускользнул от грифийских служителей и от имперской военщины. Как быстро писалась история, его история… Приглашение императора вытолкнуло его на авансцену и вырвало из детства так внезапно, что он все еще отказывался воспринимать себя как взрослого.
Как избранника.
Он привыкал к этой мысли. Ему удавалось ее понемногу усваивать, так чтобы она перестала пугать его, превратилась просто в свершившийся факт и чтобы он мог принимать себя таким, каков он есть. Оказавшись перед лицом имперской делегации, он обнаружил свою власть над жизнью и теперь задавался вопросом о смысле этой власти. Какова она в сравнении с другой властью – над Хранителями Истоков? С одной стороны, он был способен силой отнять черную драгоценность, которая сверкала во лбах этих легендарных существ. Одного лишь его желания было достаточно, чтобы погрузить их в море первичных страстей, – иначе говоря, безумия, насилия и смерти. С другой стороны, он мог извлечь из каждого человека жемчужину его жизни и приговорить его, как и Хранителей, к погибели. Убийственный парадокс сразил его. От рождения он был предназначен стать кузнецом жизни, а заложенные в нем возможности несут только смерть. Безусловно, вода и огонь противоположны по самой своей природе, но конкретно для него здесь не было никакого различия. Одно лишь присутствие Феникса было свидетельством в пользу жизни и, несмотря на молчание огненной птицы, напоминало ему, что он не один идет навстречу предстоящим испытаниям.
Правда, у него была Шенда, а также Чан и учитель Фарель, но ни с кем из них у него не было кровной связи, ни один из них не мог почувствовать малейших биений его сердца. Такая тесная связь, подобная близости между ребенком и матерью, вытекает из основополагающего акта творения.
Шенда застонала во сне. Он встал и склонился, чтобы убрать с ее щеки прядь волос. Он молча смотрел на нее, простодушно взволнованный ее красотой. Она шевельнулась и приподняла веки, как будто почувствовала силу его взгляда:
– Януэль?
– Как ты себя чувствуешь?
Она приподнялась на локте и поморщилась.
– Не очень хорошо, – сказала она со слабой улыбкой.
– Хочешь, я ослаблю твои повязки?
Она взглянула на свою грудь, забинтованную белой тканью.
– Нет, – сказала она, подложив под себя подушку. – Нет, все будет в порядке.
– Как скажешь.
– Где остальные?
– Чан непременно хочет осмотреть город. А где учитель Фарель, я не знаю.
– Тебе очень повезло, что этот человек рядом с тобой.
– Ты думаешь? Порою он кажется странным. Я люблю его, но я… я не знаю, какое чувство он испытывает ко мне. Прежде у нас была Башня, Фениксы… дружеские отношения, хотя я и был его учеником. Теперь это… это иначе. У меня такое впечатление, что он рядом со мной по той простой причине, что я оказался избранником.
– И ты можешь его в этом упрекнуть?
– Подозреваю, что нет, – уступил он.
– Я понимаю… – добавила она, прикоснувшись к его руке. – Это, конечно, несравнимо, поскольку то была любовь между мужчиной и женщиной, я хочу сказать. Но я тоже, я любила… призрак.
– Расскажи мне о нем.
