кашлянула.
– Сейчас речь идёт не о лицензиях. Мы разыскиваем сбежавшего преступника. Если вы начнете шуметь по поводу ордера на обыск, у меня может возникнуть подозрение, что у вас совесть нечиста.
– Лейтенант, не угрожайте, – холодно произнесла Кавахара. – Вы хоть представляете себе, с кем разговариваете?
– Полагаю, с Рейлиной Кавахарой.
В наступившей зловещей тишине Ортега торжествующе вонзила кулак в воздух и, повернувшись ко мне, улыбнулась. Стрела попала в цель. Я ощутил, как уголки моих губ тронула едва уловимая усмешка.
– В таком случае, лейтенант, вероятно, вам лучше назвать имя этого преступника. – Голос Кавахары был равнодушным, словно черты лица синтетической оболочки, не загруженной сознанием.
– Его зовут Такеси Ковач, – снова улыбнулась Ортега. – Однако в настоящий момент он загружен в тело бывшего офицера полиции. Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов, имеющих отношение к этому человеку.
Последовала ещё одна длительная пауза, и я понял, что приманка сработала. Я разрабатывал ложь слой за слоем, используя навыки чрезвычайных посланников. Кавахаре практически наверняка известно о связи Ортеги и Райкера и скорее всего она догадалась о том, что лейтенант запуталась в отношениях с новым обитателем оболочки бывшего возлюбленного. Она должна купиться на беспокойство Ортеги по поводу моего исчезновения. Она должна купиться на её несанкционированный визит в «Голову в облаках». А если предположить, что Кавахара недавно разговаривала с Мириам Банкрофт – это практически гарантированно, – сейчас она должна быть уверена в том, что знает, где я нахожусь. Следовательно, она уверена в том, что у неё есть преимущество перед Ортегой.
Но самое главное, Кавахаре очень захочется узнать, откуда полиции Бей-Сити известно, что она находится на борту «Головы в облаках». А поскольку скорее всего эта информация поступила прямо или косвенно от Такеси Ковача, Кавахаре захочется узнать, откуда это известно ему. Ей захочется узнать, что именно ему известно и что он рассказал полиции.
Она захочет встретиться с Ортегой.
Застегнув на запястьях швы костюма-невидимки, я стал ждать. Мы завершали третий облет «Головы в облаках».
– Приглашаю подняться на борт, – наконец ответила Кавахара. – Идите на посадочный маяк по правому борту. Код доступа вам сообщат.
«Локхид-Митома» был оборудован кормовой выпускной трубой, уменьшенной гражданской разновидностью пускового устройства, которую используют на военных транспортах для сброса самонаводящихся бомб и разведывательных зондов. Доступ в трубу открывался через пол главного отсека, и, скрючившись в три погибели, я разместился внутри вместе с костюмом-невидимкой, антигравитационной упряжью и полным арсеналом. Мы три или четыре раза отрепетировали это на земле, но сейчас, когда транспорт наконец заходил к «Голове в облаках», процесс вдруг показался долгим и сложным. Наконец мне удалось втиснуть в трубу последние звенья упряжи, и Ортега, похлопав по шлему, закрыла люк и похоронила меня в темноте.
Через три секунды труба раскрылась и выплюнула моё тело в ночное небо.
Я ощутил что-то вроде смутной радости, чувства, которое этой оболочке на клеточном уровне было незнакомо. Меня внезапно выпихнули из тесноты трубы и шумной вибрации двигателей транспорта в абсолютную тишину и свободу. Через толстую подкладку шлема даже не проникал свист рассекаемого в свободном падении воздуха. Как только я отлетел на достаточное расстояние от трубы, сработала антигравитационная упряжь, затормозив падение до того, как оно успело по-настоящему начаться. Я почувствовал, как завис в силовом поле – нельзя сказать что неподвижно, а скорее, как мячик, прыгающий на струе воды из фонтана. Развернувшись, я проводил взглядом задние габаритные огни транспорта, съеживающиеся вдали, по направлению к туше «Головы в облаках».
Воздушный корабль нависал впереди и выше грозовой тучей, расцвеченной огоньками иллюминаторов. В обычном состоянии при мысли о том, что я представляю собой неподвижную мишень, меня бы охватил леденящий страх, но бетатанатин сгладил эмоции, оставив только четкий поток голой информации. В костюме-невидимке я оставался чёрным, сливающимся с окружающим ночным небом, и разглядеть меня можно было только с помощью радара. Силовое поле, генерируемое антигравитационной упряжью, теоретически могло быть зафиксировано каким-нибудь датчиком, но среди возмущения, создаваемого стабилизаторами дирижабля, меня пришлось бы поискать, и поискать хорошо. Все это было известно мне с абсолютной определенностью, не оставлявшей места для сомнений, страхов и других неприятных эмоций. Я полностью отдался «Потрошителю».
Я перевел толкатели на осторожное поступательное движение вперед и поплыл к массивному сигарообразному корпусу дирижабля. На внутренней поверхности забрала шлема ожили чертежи, и я увидел точки проникновения, обозначенные Иреной Элиотт красным. Одна из них, открытое сопло демонтированной кабины датчиков, призывно пульсировала рядом с надписью, выполненной четкими зелёными буквами: «Наиболее благоприятный путь». Я начал крадучись подниматься вверх.
Сопло имело в диаметре около метра. После удаления датчиков слежения за состоянием атмосферы его края остались зазубренными. Сначала я просунул в сопло ноги – в антигравитационной упряжи задача очень сложная – и, ухватившись за край, словно червяк заполз внутрь по талию. Затем, развернувшись, сложил упряжь, после чего смог с трудом пробраться в отверстие и спрыгнуть на пол башни. Теперь можно отключить силовое поле.
Внутри был узкий проход, пространство едва достаточное для того, чтобы здесь мог разместиться лежа на спине техник, проверяющий оборудование. В задней части башни, как и на чертежах, скаченных Иреной Элиотт, находился старинный воздушный шлюз, запирающийся громоздким колесом. Извиваясь, я прополз вперед так, чтобы можно было ухватить колесо. Я цеплялся костюмом и упряжью о стены тесного прохода, чувствуя, что проделанные физические упражнения успели полностью истощить мои силы. Я сделал глубокий вдох, пытаясь подпитать находящиеся в коматозном состоянии мышцы, и, подождав, чтобы бьющееся в замедленном ритме сердце разнесло свежий кислород по всему телу, навалился на колесо. Вопреки ожиданиям оно провернулось достаточно легко, и шлюзовой люк провалился внутрь. За ним была темнота, заполненная плотным воздухом.
Какое-то время я лежал совершенно неподвижно, собираясь с силами. Привыкнуть к ударной дозе «Потрошителя» нелегко. На Шарии нам не приходилось превышать двадцать процентов. Температура атмосферного воздуха в районе Зихикка держалась относительно высокая, а инфракрасные датчики, которыми оснащали танки-пауки, были очень грубыми. Здесь же тепло тела, имеющего температуру окружающей среды Шарии, привело бы к срабатыванию всех систем сигнализации. Но без тщательной
