– Это надо отметить, – решил Генри, выдвигая ящик ночного столика и вынимая пинту виски. Ай-Ю смущенно откашлялся. – Это хорошие новости. Теперь плохие.
Генри повернулся с бутылкой в руке, улыбка Рубена погасла.
– Кай-Ши говорить: мисси Грейс приходить на встреча или нет сделка.
Грейс без сил опустилась в кресло Генри.
– Я же вам говорила, – прошептала она в ужасе. – Я же знала!
Серый рассвет заглянул в окно, бросив жемчужный отсвет на углы бюро, кресел и похожего на гроб платяного шкафа. Грейс медленно села в постели, стараясь не потревожить Рубена. Он лежал рядом с ней на широкой кровати, повернувшись на живот, подтянув одну ногу и раскинув руки в стороны, словно упал с большой высоты, да так и остался лежать без движения. В каком-то смысле так оно и было. Она легонько провела кончиками пальцев по тонким темным волоскам на его руке.
Его лицо белело в полутьме, прекрасный гордый профиль четко выделялся на наволочке. Она могла часами любоваться его длинным мускулистым телом: оно казалось таким чужим, непохожим на ее собственное, и все же она в любую минуту могла до него дотронуться, а при желании оживить его ласками.
Позевывая, Грейс оглядела его гостиничный номер и отметила про себя, как он не похож на ту комнату, что им пришлось делить в «Баньон-Армз». В «Клеймонте», разумеется, не было рваных бумажных штор: приличные драпировки скрывали старинное створчатое окно; кровать была широкой, мягкой и удобной; вместо голых замусоренных досок под ногами расстилался толстый ковер от стены до стены. Но Грейс знала, что и через год, и через два, и через десять лет, и даже через пятьдесят, если ей суждено прожить так долго, она будет вспоминать убогую обстановку номера в «Баньон-Армз» и ту ночь, что навеки врезалась ей в память, словно вытравленная кислотой. Вот и теперь при мимолетном воспоминании о той незабываемой ночи, проведенной с Рубеном, она почувствовала, как сердце у нее замирает от смущения и нежности.
Никогда раньше она никому не отдавалась телом и душой с такой открытой страстью. Она как будто сбросила кожу вместе с платьем и показала Рубену свои обнаженные нервы. И он ее спас. Столкновение между ними могло перерасти в безобразную, глупую или унизительную сцену, но он все сделал правильно. И все вышло бесподобно. Может быть, именно тогда она начала в него влюбляться? Может быть. Но прошлой ночью… Прошлой ночью она совершила отчаянный прыжок и приземлилась беспомощной, бесполезной грудой костей на самом дне пропасти. Она погибла.
Кто же знал, что, занимаясь любовью, она сможет зайти так далеко? У нее никогда такого не было. Ни с кем, даже с Рубеном. Они долго сдерживали тлеющий огонь, лаская друг друга с проникновенной нежностью и сколько возможно оттягивая неизбежное. Им было так хорошо, что несколько раз Грейс принималась плакать. Любовная игра так затянулась, что в конце концов страсть спалила их дотла. И каждый поцелуй, каждое нежное слово, произнесенное шепотом, утяжеляло цепь, приковавшую ее к нему.
«Рубен, Рубен, Рубен… – Грейс наклонилась ближе, словно шепча свои мысли прямо в его левый висок. – Ну почему ты не можешь меня полюбить? Почему не хочешь ответить взаимностью? Разве мы не созданы друг для друга?»
В постели он говорил ей, что она прекрасна, что она сводит его с ума, что он умирает… Но ни разу ни словечка о любви. Если бы она могла доверять только собственным чувствам, то поверила бы и без слов, что он любит. До Этой ночи она даже не Представляла, что на свете существует такая чистая, доверчивая нежность, что двое могут так относиться друг другу, не испытывая при этом ни смущения, ни желания обратить все в шутку. Но даже это не было любовью, во всяком случае, не для него. Рубен обладал страстной и привязчивой натурой, он считал ее своим другом, ему нравилось спать с ней, но он все-таки не был в нее влюблен.
Он хотел повидать мир, а потом зажить на ранчо и целыми днями сидеть на веранде, задрав ноги и попивая шампанское. И еще он хотел детей.
Слезы подступили к горлу, старая, хорошо знакомая боль сдавила грудь. Ей хотелось, чтобы он был счастлив, по-настоящему счастлив, но… Боже, если бы только он мог ее полюбить! Может, это все оттого, что он ей не доверяет? Она тоже не могла ему доверять, но это ее не остановило. Черный кошмар преследовал ее во сне и наяву: выдоив из Уинга солидную сумму, они вместе ударятся в бега, а потом, проснувшись однажды утром в гостиничном номере где-нибудь в Каракасе, Париже или Тимбукту, она обнаружит, что он исчез, прихватив с собой все деньги.
– Неужели ты сможешь так поступить? – беззвучно шептала Грейс ему на ухо. – Неужели сможешь?
Ответа не было.
Тяжело вздохнув, она поцеловала его в последний раз и выскользнула из постели. Приглушенные утренние шумы за окном говорили о том, что мир просыпается. Пора украдкой юркнуть по коридору в свой собственный номер. Грейс подобрала с пола свою скомканную ночную рубашку и, надевая ее, вспомнила все те чудесные вещи, что говорил ей Рубен прошлым вечером, когда ее снимал. И еще ей вспомнился его взгляд, когда он ответил на ее робкий стук. Он так обрадовался, увидев ее! Зябко поеживаясь, она на цыпочках подошла к постели. Искушение разбудить его охватило ее еще сильней чем раньше, но нет, он так крепко спал… Будить его было бы ошибкой.
О, если бы она могла остановить время прямо в этот смутный предрассветный час, пока они еще словом не перемолвились о будущем, о том, что с ними станется, когда закончится афера с Уингом. Нетрудно было представить, как он ослепит ее одной из своих неотразимых улыбок и скажет: «Пока, Гусси, мы славно провели время». Прощальный поцелуй, последние игривые объятия. А потом он уйдет. Вообразить эту сцену было совсем нетрудно.
Может, у них и не было будущего, но пока еще было настоящее.
– Рубен, – прошептала Грейс.
Никакого ответа; он спал мертвым сном. Да, жаль его будить. Она наклонилась и нежно поцеловала его в губы. У него зашевелились брови. Ее губы скользнули по его щеке. Его дыхание изменилось: осторожно поглаживая гладкую шелковистую кожу, Грейс почувствовала, что он вот-вот проснется.
– Гусси, – пробормотал он, разлепляя один глаз.
– Извини, – покаянным голосом солгала Грейс, – я и не думала тебя будить. Просто хотела поцеловать на прощание.
– А который час? Тебе еще рано уходить.
– Нет, мне пора.
– Который час? – Еще рано, но…
– Не уходи. Побудь со мной еще немного. Грейс сделала вид, что колеблется, а Рубен потянул ее за локоть и усадил на постель рядом с собой. Он прижал ее ладонь к своей груди, прямо к сердцу. Против его нежной полусонной улыбки невозможно было устоять.
– Ну ладно, – согласилась Грейс, испустив тяжкий вздох, яснее ясного говоривший о том, что она сдается против воли. – Но только на минутку.
– На минутку?
Его сонливость как рукой сняло: и полминуты не прошло, как она лежала в постели в его объятиях.
– Или на две.
Она обняла его и улыбнулась, предвкушая ожидающее ее наслаждение.
Таверна «Красная утка» оказалась полутемной, ничем не примечательной пивнушкой на восточной окраине Китайского квартала. Ее можно было считать нейтральной территорией: публика представляла собой примерно равную смесь белых и китайцев. Грейс не сомневалась, что они с Рубеном раз десять проскочили мимо этой забегаловки в ту ночь, когда спасались бегством от головорезов Крестного Отца, При одной мысли о новой встрече с Уингом она падала духом, но старательно скрывала свои чувства, опасаясь, что Рубен все отменит, если поймет, как ей страшно. Но отменять было уже поздно, дело зашло слишком далеко. Сидя рядом с ним в темном углу пивной за обшарпанным столом, пропитанным пролитой можжевеловой водкой, она потихоньку прижималась к нему плечом, стараясь набраться смелости.
Сидевший напротив Док Слотер дал знак официанту принести еще порцию рому. Ром он запивал пивом. Рубен потягивал сильно разбавленный водой стакан виски. Грейс вообще отказалась от выпивки, решив, что ей понадобится ясный ум при встрече с Уингом. Но время тянулось бесконечно, нервы пошаливали, и она уже начала сожалеть о своем решении.
