сознавал: а вдруг без зелья, подмешанного Уингом, ей все это не понравится?
При одной мысли о Крестном Отце кровь у него закипела. Внезапный приступ гнева заставил его спросить:
– Ты действительно отдалась бы Уингу, если бы я не вытащил тебя оттуда?
Не успели эти слова сорваться с его губ, как Рубен пожалел о них. Грейс склонилась над ним, упираясь руками в землю, ее золотистые волосы упали ему на лицо.
– Может быть.
Она наклонилась еще ниже и прошептала, касаясь губами его губ:
– Но я бы сделала вид, что это ты.
Рубен засмеялся, обнял ее и снова перевернул на Спину. Она обхватила его ногами, и он вошел в нее. Это получилось плавно и легко, естественно, как дыхание.
– Я так и не успела тебя поблагодарить за то, что ты не посмеялся надо мной в ту ночь. Ты меня спас, Рубен. Что бы я без тебя делала?
– Ну, если ты действительно этого не знаешь;
Гусси, я тебе как-нибудь расскажу. Но только не сейчас.
– Нет, я серьезно. Ты меня спас.
– Я и сам получил удовольствие.
– Ты проявил доблесть.
– Ну еще бы! А теперь…
– Если бы не ты…
– Послушай, зискайт[52], мне неловко об этом напоминать, но мне бы хотелось, чтобы все получилось хорошо, а ты не даешь мне сосредоточиться.
Она улыбнулась, а он вплел пальцы ей в волосы и заставил замереть. Аромат свежесмятой травы смешивался с пьянившим его запахом солнца в волосах Грейс. Никто не умел целоваться, как она: самозабвенные, щедрые поцелуи доводили его до исступления, как электрические разряды, заставляя забывать обо всем, кроме нежного прикосновения и сладкого вкуса ее рта.
– А меня это ни капельки не тревожит, – возразила Грейс. – У нас все получится отлично! Видишь ли, я знаю, на чем был настроен твой чай сегодня утром.
Рубен растерянно заморгал.
– На китайских волчьих ягодах?
– И еще кое на чем, – усмехнулась Грейс, – но, ты мне не поверишь.
– Что там еще было?
– Вытяжка из вареных бычьих семенников. Ну что еще ему оставалось делать, как не рассмеяться?
– Ты права, я тебе не верю. Ты все это придумала.
– Ничего подобного! Ай-Ю уверяет, что это укрепляет мужскую силу. Генри клянется, что так оно и есть.
Нет, в это невозможно было поверить, конечно, это всего лишь плод его воображения, но… он явственно ощутил прилив сил, появившихся неизвестно откуда? Рубен использовал их по прямому назначению, и ему удалось целиком овладеть вниманием Грейс.
– Мне это нравится! – задыхаясь, воскликнула она куда-то в воздух над его плечом. – И не только это… Мне нравится все: мы с тобой… все… все…
– Мне тоже… Ты можешь помолчать?
– Ладно.
Но немного погодя она отвернула голову и произнесла трагическим шепотом:
– О Боже, Рубен, я не хочу влюбляться в тебя! Рубен с изумлением заметил слезу, сверкнувшую в уголке ее глаза.
– Это было бы слишком больно? Он губами осушил слезинку.
– Это было бы катастрофой. Уж лучше бы мне сразу наложить на себя руки. Он неуверенно рассмеялся.
– А что ты стал бы делать, если бы влюбился в меня?
Вопрос застал его врасплох; Рубен брякнул первое, что пришло в голову:
– Задал бы стрекача.
Грейс тихонько вздохнула, ее дыхание теплым ветерком обвеяло его лицо. Она поцеловала его так нежно, как никто никогда не целовал, и прошептала:
– Ну тогда я молю Бога, чтобы ты в меня не влюблялся. Никогда.
Рубену ужасно не нравился этот разговор: лучше было бы вовсе его не начинать. Он замер над ней, а потом усилил свой натиск. Биение их тел участилось. Грейс судорожно хваталась за траву по обе стороны от себя, извиваясь и издавая те же тихие, невыразимо волнующие стоны, что запомнились ему с прошлого раза. «Я могу заставить ее потерять голову», – торжествующе подумал Рубен, упиваясь иллюзией власти над ней.
Дыхание со свистом вырвалось у него сквозь зубы. Он замедлил свои движения, но его сила при этом утроилась.
– М-м-м… – тихонько простонала Грейс. Стремясь к еще более глубокому проникновению, он приподнял ее. Грейс вскрикнула, и Рубен замер. Но он ошибся: она кричала от восторга, а не от боли. Ей хотелось того же, чего и ему, и она дала ему это понять, но не словами, а нетерпеливым движением бедер, как будто пришпоривая его. Ее тело Превратилось в длинный раскачивающийся мост с опорой на пятки и затылок. Когда она кончила, ее сильные, ритмичные конвульсии сомкнулись вокруг него, медленно затихая.
В голове у него искрой промелькнула бессвязная мысль: все-таки женщина – замечательное существо. Прекраснейшее творение Господа. А уж эта женщина… Ей просто не было равных.
Больше он сдерживаться не мог и отдал ей всего себя в свободном, ничем не стесненном, поразительно естественном акте любви. Как и в первый раз, когда они были вместе, ему сразу захотелось все повторить. Она сама похожа на любовный эликсир Уинга, с нежностью подумал Рубен, опускаясь ей на грудь. Раз отведав Грейс, от нее невозможно было оторваться.
– Что такое «зискайт»? – спросила она через несколько минут, прижимаясь губами к его волосам.
– М-м-м… это трудно перевести.
– А ты попробуй.
– Ну… «милая», «сладкая».
Грейс мечтательно вздохнула.
Надо было сказать ей что-то важное и не терпящее отлагательств. Но что? Мысль мелькала где-то на задворках его сознания, но ускользала всякий раз, как только он пытался ее ухватить. Рубен отбросил попытки ее поймать: ему было слишком хорошо и не хотелось напрягаться. Когда назойливая мысль окончательно упорхнула, он вздохнул с облегчением.
Вновь обретя способность двигаться, Грейс поцеловала его влажный от испарины висок и провела пальцами по волосам.
– Ах, Рубен…
Он принял это за дань восхищения и с благодарностью откликнулся:
– Ах, Грейси…
Но потом она спросила: «Что я буду делать без тебя?» таким тоном, словно не ожидала ответа. Ответа у него не было, и он промолчал.
К тому времени, как они отправились домой, солнце уже стало склоняться к вершинам гор. Домой? Нет, это просто оборот речи, сказал себе Рубен. Домом называется любое обиталище, где проводишь какое-то время. Фигурально выражаясь, домом можно назвать даже гостиничный номер.
Они шли не спеша и часто останавливались по дороге, чтобы поцеловаться или просто постоять, обнявшись. Грейс очаровательно разрумянилась, губки у нее припухли от поцелуев. Разговаривать им не хотелось, но молчание их нисколько не стесняло. Рубен подумал, что разговор о чувствах мог бы оказаться для Грейс не менее тягостным, чем для него самого.
Они все еще находились на расстоянии сотни ярдов от дома, когда заметили Генри на крыльце. Он увидел их в ту же минуту и помчался вниз по ступенькам, размахивая руками и крича, чтобы они поспешили: у него есть новости.
