добавить «De luxe»[61].
На такое даже сам Рубен не смел рассчитывать.
– "Виноградник «Ивовый пруд». Сонома Игристое. Брют[62] . Высшего качества", – любовно произнес он вслух, воображая, как это будет выглядеть на этикетке.
– А может, все-таки наклеим французскую этикетку? – в последний раз попытал счастья Генри. – Говорю тебе, мы могли бы взять за него вдвое больше!
Рубен безнадежно закатил глаза. Он вдруг почувствовал, что и минуты больше не может прожить без Грейс.
– Генри, тащи вторую бутыль, – скомандовал он. – Давай поднимемся наверх. Рене, мы должны это отпраздновать.
– Oui, plus tard[63], – как и следовало ожидать, откликнулся Рене, для которого дела всегда были на первом месте. – Сначала я должен кое-что закончить, потом приду.
– Ладно, увидимся позже и обговорим условия продажи.
Полный нетерпения, Рубен покинул контору, не дожидаясь Генри, бегом пересек основное хранилище и взобрался по ступенькам.
Наконец-то! Коляска стояла перед домом, Ай-Ю разгружал покупки.
– Где Грейс? – окликнул его Рубен.
– В доме!
Даже на расстоянии обычно невозмутимый китаец выглядел взволнованным. «Но не может же быть, чтобы он знал о результатах дегустации! Откуда ему знать?» – удивился Рубен.
– Мы получили отличное шампанское! – прокричал он, сложив руки рупором. – Великолепное! Сам Рене так сказал!
Ай-Ю захлопал в ладоши и широко улыбнулся.
– Расскажите мисси!
Рубен уже не слушал: он торопливо поднимался по ступеням крыльца.
– Грейс! – заорал он, очутившись в прихожей.
– Рубен?
Ее голос донесся сверху. В одно и то же время он начал подниматься, а она – спускаться по ступеням. Они встретились посредине.
– Грейс, у меня большие новости!
– Рубен, я должна тебе сказать…
Через семь лет после свадьбы его жена стала еще краше, чем прежде. Рубен так и не привык к ее красоте и всякий раз, расставшись с ней на некоторое время – часа на три-четыре, к примеру, – удивлялся заново при каждой встрече, но, увидев ее сейчас, да еще в белом, понял, что сражен окончательно. Он и сам не смог бы толком объяснить, отчего так получается. Одетая в белое, она казалась воплощением доброты и ангельской невинности. Было в этом что-то невыразимо трогательное… Однако при мысли о целомудрии и добродетели Рубену стало смешно. Но, может быть, все дело было просто в том, что белый цвет подчеркивал кремовый оттенок ее кожи и делал волосы похожими на золотую пряжу…
– Что случилось? – спросил он, выходя из блаженного транса и впервые обратив внимание на то, как горят румянцем ее щеки.
– Нет, скажи сначала ты.
– Ладно.
Он начал спускаться по ступеням.
– Нет-нет, давай поднимемся, – предложила она, удерживая его сзади за рубашку.
Рубен послушно повернулся и поднялся по лестнице следом за ней. Они прошли в свою спальню, вернее, в старую спальню Грейс, где одна внутренняя перегородка была обрушена много лет назад, чтобы стало просторнее. Кровать тоже была новая – широкое дубовое ложе под белым пологом, с белым покрывалом и горой подушек чуть ли не до потолка. Взяв Рубена за руку, Грейс подвела его к постели, так как именно там ей хотелось сообщить ему свою великую новость.
Ее муж стал еще привлекательнее, чем семь лет назад. Это казалось невозможным, но тем не менее было чистой правдой. Ей очень нравилось, как он выглядит в рабочей одежде: в выцветшей синей рубахе и старых габардиновых брюках, которые носил с подтяжками. Когда он выглядел особенно вспотевшим и перепачканным, она любила поддразнивать его, спрашивая, уж не он ли когда-то собирался всю жизнь просидеть на террасе, потягивая ледяное шампанское, пока другие на него работают? Не было в поместье ни одного человека, включая Рене Мореля, который работал бы больше, чем Рубен, или получал бы большее наслаждение от своего труда.
Грейс с легкостью догадалась, о чем он хочет ей рассказать, но не подала виду. Отбросив назад темную вьющуюся прядь, упавшую на его загорелый лоб, она спросила:
– Ну? В чем дело?
– Разлив девяносто первого года оказался превосходным, – ответил он с застенчивой улыбкой.
Ей не хотелось портить ему удовольствие, но притворяться удивленной она не могла.
– Я так и знала! – с гордостью воскликнула Грейс, обнимая его за шею. – Разве я тебе не говорила, что он окажется великолепным?
– Говорила, – согласился Рубен. – А сегодня и Рене сказал то же самое. Он сказал: magnifique.
– Вот как? Tres bon[64].
Она звонко чмокнула его в щеку. Как ни странно, его радость передалась и ей, хотя у нее был собственный секрет, куда более великолепный и грандиозный.
– Ты повезешь его в июне на выставку во Французском клубе?
– А как же иначе, черт возьми? Мы с них скальпы поснимаем, Гусси! Рене говорит, что вину можно присвоить категорию de luxe. Я назову его «Сонома Игристое», – пояснил он с легкой дрожью в голосе.
– «Сонома Игристое», – эхом повторила она.
– Мы остановимся в «Палас-отеле», будем наряжаться и задирать нос, каждый вечер будем ходить в оперу, если только выдержим…
– В «Палас-отеле»?
– А почему нет? Мы разбогатеем, Гусси, я это чувствую. Рынок роскоши сто лет дожидался этого вина.
– Я и так уже богата. Он ее не слушал.
– Рене хочет этим летом съездить во Францию и привезти новые черенки. Он говорит, что пино-нуар может прижиться на вершинах холмов, поближе к солнцу, а я подумал, что можно попробовать пино-блан, но только если Катлер продаст нам те тридцать семь акров на горном склоне.
Рубен вскочил, ему не сиделось на месте.
– Пойду принесу тебе бокал. Ты просто не поверишь… Ой, извини, – он виновато усмехнулся, – я забыл, что у тебя тоже есть новости.
– Ну, по сравнению с твоими это сущая чепуха.
– Ладно, тогда я…
– Рубен, я пошутила. Вернись сюда и сядь. У меня… настоящие новости.
Он сел. Она повернулась к нему с сияющими глазами и горящими щеками, не в силах сдержать торжествующей улыбки.
– Я заехала к доктору Бэрку, пока была в городе.
– Зачем? У тебя что-то болит? – нахмурился Рубен.
– Мне надо было проконсультироваться. Он взял ее за руки, с тревогой заглянул в глаза, сразу позабыв обо всем.
– Что случилось, Грейси? Почему ты мне ничего не сказала? Я не знал, что ты больна…
– Я не больна, – перебила его Грейс, не в состоянии скрывать свой секрет. – О, Рубен! У нас будет ребенок!
Рубен не двинулся, он так и застыл с открытым ртом.
– Но ведь этого не может быть! – пробормотал он наконец.
– Будет! Я точно знаю!
