потом Сэм, сидевший на удобном месте у самого прохода, сорвался со стула и объявил звонким детским голоском:
– Вот отец Майкла!
Зал взорвался. Напрасно судья Толмен стучал молоточком: никто его не слушал. Взгляд Сидни – зачарованный, восторженный – разрывался между Майклом и человеком, который был невероятно, до боли похож на него. Майкл медленно, как сомнамбула, отодвинул свой стул и поднялся на ноги, не сводя глаз со своего отца.
– В суде объявляется перерыв, – проревел судья Толмен, явно осознав, что навести порядок в зале ему не удастся. – Пристав, проводите присяжных в комнату для совещания.
Сидни тоже встала. Филип похлопал ее по руке, и она только после этого сообразила, что цепляется за него изо всех сил и делает ему больно. Весь зал уже был на ногах, но вместо того, чтобы высыпать в проход, люди застыли на месте. Все взгляды были прикованы к импозантному темноволосому господину и бледной, дрожащей, но очень красивой и моложавой на вид женщине – матери Майкла? – державшей его под руку.
– Пристав! Вывести присяжных, я сказал! Позади супружеской четы шла девушка – высокая, темноволосая, тоненькая, как ивовый прутик, с такой же гордой осанкой, как у отца, и тоже очень похожая на Майкла. Все трое Макнейлов прошли по проходу. Их словно магнитом тянуло к Майклу, а его лицо… невозможно было описать. Наконец единственной преградой между ними остался лишь невысокий барьер с турникетом. На несколько секунд все замерли и даже перестали дышать. От волнения кровь прилила к суровому, бледному от природы лицу лорда Олдерна, казалось, он прирос к полу. В конце концов его жена первая очнулась от оцепенения. С коротким криком, перешедшим в рыдание, она толкнула турникет и бросилась к сыну, раскинув руки.
– Пристав! – вновь призвал судья, но присяжные так и не двинулись с места.
Отец Майкла помедлил еще одну неловкую секунду, а потом обнял вместе и жену и сына. Девушка, сестра Майкла, – о, до чего же она была хорошенькая! – сначала стояла в стороне, замирая от волнения, но вскоре подошла ближе. Ее рука слегка дрожала. Она так легко коснулась плеча Майкла, что он ничего не почувствовал. Его глаза были закрыты. Он плакал, и его родители тоже. У Сидни тоже навернулись слезы, пока она провожала взглядом выходящих из зала присяжных. Все они казались взволнованными, некоторые отворачивались, пытаясь скрыть слезы.
А мистер Меррик, сидевший у прокурорского стола, все ниже и ниже опускался на стуле, пока не стукнулся затылком о спинку. Его глаза тоже были закрыты, но не слезы были тому причиной. Он был похож на надувной шарик, из которого выпустили весь воздух.
Присяжные вернулись через тридцать семь минут. Они вынесли вердикт. Майкл Макнейл был признан невиновным по всем пунктам обвинения, кроме вандализма, – он сломал замок на входных воротах зоопарка. Это правонарушение считалось незначительным проступком и каралось штрафом в восемь долларов плюс уплата судебных издержек.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Майкл все время спрашивал себя, что сказали бы его родные, если бы узнали, что ему больше всего хочется в этот первый их вечер: покататься вместе с ними по полу. Несколько раз ему приходилось силой удерживать себя, чтобы не рассмеяться вслух, воображая,' какие у них будут лица, если он скажет им о своем желании. Кэт, его сестра, возможно, и не стала бы возражать, но его мать вряд ли бы одобрила такое предложение. А его отец… Опять его стал разбирать смех при одной мысли об этом. Лорд Олдерн, безусловно, не стал бы возиться и кататься по полу со своей стаей забавы ради. Лорд Олдерн был главным волком, вожаком, он держался с достоинством. Но он был добр и нежен, полон любви. Майкл это знал, потому что видел, как он плачет.
– Как прекрасно озеро в ночном освещении, – сказала Кэт, глядя вниз с балкона их номера на пятом этаже отеля «Лиланд». – Луна светит, и на лодках мигают огоньки. – Она повернулась к нему и улыбнулась. – Оно гораздо больше, чем наш лох, Майкл. Ты его помнишь? Он называется Лох-Раннох.
– Я помню, как вы ловили рыбу, а я на вас смотрел, – обратился Майкл к отцу. – Вы забрасывали удочку. Вы поймали форель.
Он помнил рыбину так отчетливо, словно видел ее перед глазами прямо сейчас: серебристо-серую с бурыми пятнышками. Он видел, как руки его отца вынимают крючок, видел его черные сапоги и твидовые брюки, заправленные внутрь.
– Я тоже это помню. Ты был слишком мал, чтобы держать удочку, и играл с сетью на мелководье. Ты поймал пескаря. Тебе не хотелось уходить домой, хотя дождь лил как из ведра.
Этого Майкл не помнил, но рассказ отца ему понравился. Теперь он мог добавить образ серого дожди, бьющего по воде озера, запах влажной шерсти, ощущение промокшей одежды к другим воспоминаниям своего детства.
Они сидели в самой большой комнате номера люкс, снятого его семьей в отеле. Они приехали сюда сразу же после оглашения приговора, чтобы укрыться от репортеров, и с тех пор все они только то и делали, что говорили. И смотрели друг на друга. Его сестра не могла отвести от него глаз, мать не выпускала из рук его руку, его отец беспрерывно улыбался. А ему самому все еще хотелось повозиться с ними на полу.
Ему было трудно говорить, поэтому он главным образом слушал и думал о том, что сказала ему Сидни после оглашения приговора, когда старшина присяжных объявил «Невиновен» и все захлопали и закричали от радости. Она взяла его за руки и прошептала: «Майкл, я так счастлива». Он даже не смог ответить, язык его не слушался, он не находил подходящих слов, чтобы выразить свои чувства – одного только слова «счастливо ему казалось мало. Все Макнейлы были представлены всем Винтерам, но знакомство прервалось на первой же минуте: их окружили репортеры, фотографы и просто любопытные. Не успел Майкл оглянуться, как уже оказался вместе со своей новой семьей в карете, катящей по Джексон-стрит к отелю „Лиланд“. .
Они заказали обед в номер и говорили все время, даже когда ели.
– Мы завтракали в нашем пансионе во Флоренции, когда пришла телеграмма, – рассказывала его мать. – Сначала мы не поверили: столько надежд было разбито в первые годы, когда мы нанимали людей – целые поисковые партии! – чтобы найти тебя. Помню, как я подумала, что даже здесь, в этом прекрасном городе, когда уже столько лет прошло, старый кошмар все еще преследует нас. Это было ужасно! Твой отец даже не хотел звонить адвокату в Англию, но я настояла.
– Я тоже сказала папе, что он должен позвонить, – вставила Кэт, а отец и мать кивками подтвердили, что так оно и было.
– Я ему позвонил, – подхватил рассказ отец, – и он сказал мне, что нашелся мальчик, молодой человек, утверждающий, что он Майкл Макнейл и что его дядя и тетя утонули в перевернувшемся каноэ на озере Онтарио восемнадцать лет назад.
– Мы поняли, что надо ехать, – добавила его мать, улыбаясь и утирая слезы платочком. – Но я боялась поверить, что это правда.
– Мама все твердила: «Это просто путешествие, возможность увидеть Америку», – снова вмешалась Кэт. – Даже говорить не хотела, зачем мы едем, и что будет, когда окажемся здесь.
Его мать засмеялась.
– Я сказала: «Мы не зазря прокатимся, по крайней мере, увидим Всемирную выставку».
Она наклонилась вперед и сжала своей маленькой ручкой руку Майкла. Ее глаза опять наполнились слезами. Она была так красива, что ему стало даже страшно. Майкл ее совсем не знал, но уже любил всем сердцем. Он готов был умереть за нее и знал, что она чувствует то же самое.
Время от времени он с улыбкой поглядывал на красивую девушку, похожую и на отца, и на мать, и принимался напевать про себя: «У меня есть сестра, у меня есть сестра». Кэтрин Мэри Роза Макнейл. Ей было почти девятнадцать, она родилась через год после того, как он пропал. Сначала они стеснялись друг друга, только обменивались взглядами издали и улыбались. Обоих разбирало любопытство, но они никак не решались преодолеть какую-то внутреннюю преграду.
Кэт первой удалось справиться с застенчивостью, и потом ее уже было трудно остановить: Кэт рассказала ему многое о своей жизни: как она закончила частный институт для благородных девиц, как звали всех ее подруг, какие книги ей нравятся, как она участвовала в скачках с препятствиями на своей
