Есть только плохая репутация и окружающая среда, пропитанная романтикой 'моджахедов', и ненависть к 'русским оккупантам' из-за братьев. Вероятно, и сам отец был недоволен судьбой дочки. Может, поэтому он не жалеет о ее гибели? Может, поэтому так спокойно говорит: 'Да, там в метро была она, моя дочь Марьям'.
Привожу этот текст так подробно для того, чтобы читатель мог убедиться в следующем.
1) Автор статьи в 'МК' не так прост, как это кажется.
2) Образ происходящего очевиден – 'северокавказская гангрена'. А что делают с гангреной – понятно.
3) Налицо придание высказываниям отца Марьям Шариповой определенного уклона, определенной социально-политической интонации, которую этот отец может и даже должен начать опровергать.
4) Налицо придание этим высказываниям антигуманного характера, навязывания читателю образа отца, безразличного к дочери. И опять же – отец просто обязан опровергать подобный, навязываемый ему, образ! Он же на Северном Кавказе живет! Там принятие подобного образа – это позор. Кому охота, чтобы тебя позорили? Может быть, автор не понимает, какова цена позора на Северном Кавказе? Но непонимание не избавляет от ответственности за слово! Слово, сказанное в такой ситуации!
Цена этого слова понятна – раскачка, то есть то, что является задачей политической войны.
Осуществляет ли автор раскачку по зову сердца или по чьему-то заданию – понять невозможно. Это никогда невозможно понять. Потому что и тем, кто хочет выполнения задания, проще взять автора с определенным зовом определенного сердца. И поручить ему объективно описать происходящее. В соответствующих пособиях это называется 'управление по мотивации'. Поди потом пойми – это зов сердца или управление по мотивации? Остается только зафиксировать то, что идет раскачка. А уж почему она идет…
Между тем, раскачка и впрямь идет. Ибо в тот же день, 7 апреля, в 'Комсомольской правде' выходит статья Александра Коца и Дмитрия Стешина 'Пока страна скорбит, отца девушки, взорвавшей станцию 'Лубянка', поздравляют террористы'. Корреспонденты побывали в Балахани и взяли интервью у отца Марьям Шариповой.
В статье повторены уже известные сведения – о родителях-учителях, о том, что Марьям имела два высших образования, о том, что отец видел дочь в последний раз 26 марта, о притеснении и преследовании обоих сыновей. Журналисты подчеркивают, что тон отца в ходе интервью становился все более жестким. Правда, и вопросы задавались достаточно специфические.
Вопрос: 'Вы ею гордитесь или сожалеете, что вырастили дочь, а она умерла таким образом?'
Ответ: 'В данный момент я считаю этот вопрос неуместным и некорректным. Просто потому, что я не уверен, что она сама туда пошла… Она вообще была самодостаточным человеком, не из тех, кому легко что-то внушить. Она никогда не доверяла чужому мнению, все постигала путем обучения. Аллах дает по намерениям. Не знаю, ее это намерение или нет… Если она пошла сама, это дело ее и Аллаха. Она должна быть или совершенно безмозглым человеком, инструментом в чужих руках, или же убежденным человеком. И если кто-то отправил, это полный идиотизм…'.
По мнению авторов статьи, если судить по характеристике, которую Магомедов дает дочери, на теракт она пошла вполне осознанно.
Далее в статье сообщается, что в момент разговора корреспондентов 'КП' с отцом террористки Расулу Магомедову позвонили по мобильному телефону. И один из корреспондентов услышал, как на том конце провода кто-то произнес по-русски: 'Поздравляю…'. На что Расул ответил: 'Спасибо, в этом году много подарков. И спасибо за смелость. Не каждый сейчас решится позвонить мне'.
'Разум отказывается верить в услышанное, – восклицают авторы. – Ведь именно среди радикальных исламистов принято поздравлять погибших боевиков, террористов… Слишком сложно увязать скромного, благообразного сельского учителя русского языка с террористическим подпольем'.
В завершение авторы задаются вопросом: не Анвар ли, живущий в Москве брат Шариповой, 'привел свою сестру в метро и послал сигнал на родную живую бомбу?'
7 апреля выходит эта статья в 'Комсомольской правде'.
В тот же день я оказываюсь на записи телепередачи 'Свобода мысли' (Пятый канал), вышедшей в эфир 9 апреля. Передача посвящена феномену радикального исламизма. Запись передачи задерживается. Затем оказывается, что в числе ее ключевых участников – авторы статьи в 'Комсомольской правде'. Фактически речь идет о том, что тема радикального исламизма должна быть вытеснена темой статьи в 'Комсомольской правде'. С трудом этого удается избежать.
Я участвую в телевизионных передачах не первое десятилетие и хорошо понимаю, что такое сюжет, вставляемый в передачу в последнюю минуту. Это вполне может объясняться сенсационностью сюжета – в телепередачу удалось заполучить аж людей, которые были в селе Балахани! Но ход полемики оставляет вопросы. Я убежден, что авторы статьи исповедуют определенную точку зрения вполне искренне. Что они талантливы, достаточно решительны и бесстрашны для того, чтобы двинуться в село Балахани. Разумеется, их таланта, решительности и бесстрашия мало. Все понимают, что индивидуальный туризм в село Балахани – невозможен. И что просто так никто не даст интервьюировать отца суицидальной террористки.
И тем не менее, чем в меньшей степени во всем этом прощупывается конспирология, тем больше становится не по себе. Потому что в ходе передачи один из авторов статьи, убеждая меня в том, что отец Шариповой, брат Шариповой и сама Шарипова – злокозненное целое, воспроизводит ту же логику, которую он имплантировал в статью. Логика эта в том, что если радикальные исламисты поздравляют отца с тем, что его дочь – героиня-смертница, то значит дочь действительно суицидальная террористка.
Не составило особого труда переубедить корреспондента 'КП' в ошибочности такой логики. Слишком хорошо известно, что радикальные исламисты умеют переключать внимание спецслужб с настоящих исполнителей на исполнителей подставных. Слишком хорошо известно также, что имитировать стиль радикальных исламистов нетрудно.
Но ведь все эти хорошо известные нюансы – игнорируются. Почему? Почему уже на первом этапе некие версии подаются в качестве фактов? И не стыдно ли это – десятилетиями рассуждать о том, что сталинщина – это расправы без суда и следствия, и в итоге самим, не завершив следствия, не доведя дело до суда, представлять собственные версии в виде несомненных фактов? Я задал этот вопрос во время записи передачи, но в вариант, который был выпущен в эфир, это не вошло.
Зато вошло другое. В конце передачи один из авторов статьи в 'КП' предлагает не прокладывать асфальтовую дорогу к мятежным селам, как это делает дагестанское правительство, 'не соваться к ним с электричеством', а выкопать глубокий ров поперек имеющейся дороги.
Что это такое? Это стопроцентная модель гетто. Каковы последствия этой модели? Они очевидны. Гетто, во-первых, становятся рассадниками терроризма. Гетто, во-вторых, становятся трещинами, раскалывающими на части территорию единого государства.
В ответ на мои возражения – мол, все кончится именно этим, – корреспондент 'КП' иронически спрашивает: 'Десять тысяч ваххабитов развалят всю Россию?' Я отвечаю: 'Десять тысяч ваххабитов с развалившейся Россией могут сделать всё, что хотят'. И прошу задуматься собравшихся о том, что естественный ксенофобический рефлекс ('Долой северокавказскую террористическую гангрену!') обернется распадом страны, а значит, такими ужасами, перед лицом которых померкнут любые нынешние террористические акты.
Несколько раз подряд я просмотрел эту передачу. И несколько раз задал себе вопрос: 'Ты ведь очень сомневался, нужно ли на эту передачу идти. Предположим, что тебя бы на ней не было. Что было бы в сухом остатке? Что было бы в мозгу людей, просмотревших передачу? Этот самый образ 'северокавказской гангрены' и категорическая необходимость удалить оную путем ампутации?'
Беседуя с авторами статьи в 'Комсомольской правде' после телевизионной передачи, я убедился, что они не исполнители зловещего замысла, не провокаторы, не сподвижники северокавказских джихадистов, а просто молодые люди, разделяющие определенные, достаточно элементарные и в целом понятные представления касательно не только того, кто виноват, но и того, что делать. Но вопрос ведь не в том, какими намерениями вымащивается эта дорога, а в том, куда она ведет, не правда ли?
Вопрос также в том, что представляет собой не отдельная психологическая деталь ('человек исполняет заказ', 'человек искренне заблуждается'), а некое политическое целое. С каждой новой деталью это целое все больше начинает напоминать очень хорошо раскрученный политический триллер, это наиважнейшее
