Скажут: а это такого класса профессионал, что он на глаз сразу все видит и оценивает.
Отвечаю: пусть он видит и оценивает, сообщая это на ухо своему начальству, то есть – кому положено. Но данные, которые получает общество, сразу должны быть точными и не подвергаться коррекции. Притом, что у общества нет никакого срочного, жизненно важного запроса на разбираемую сейчас мною конкретику. А вот запрос на то, чтобы уличить власть во лжи, всегда есть и у общества, и у тех конкретных интересантов, которые попытаются управлять общественным мнением. Так что поспешность в вопросе о количественных данных и бесполезна с практической точки зрения (граждан эти сведения не спасут, они им не помогут, они их не успокоят и так далее), и контрпродуктивна с политической точки зрения. В отличие от поспешности в том, что касается перевода телеэфира на нужный формат, отвечающий задаче адекватного освещения крупного теракта.
Вопрос #3 – имеем ли мы право сейчас говорить о террористках-смертницах вообще и называть их конкретные имена?
Ответ: если на телах обнаружены фрагменты так называемых 'поясов шахидов' и другие неопровержимые доказательства совершения, так сказать, обладателями этих тел, самоподрывов, и если эти тела женские, то мы имеем право говорить о том, что видим. А точнее, о том, что видят профессионалы, получившие доступ к закрытому материалу. Но торопливость, с которой это делается, и тут не дает положительного эффекта. А отрицательный – дает. Ибо политические интересанты начнут анализировать природу этой торопливости. Как именно они будут это делать, понятно. Вообще торопливость в любой выдаче 'на гора' следственной информации малопродуктивна. Отвечать надо всегда одно и то же: ждите – мы ведем следствие.
Что же касается того, что по фотографиям сохраненных фрагментов тел погибших женщин эти женщины были опознаны родственниками, то данные опознания никак не могут быть признаны фактом совершения террористических актов теми, кого опознали родственники. Тут возможны трагические ошибки, потому что есть люди с очень похожими лицами. А родственники, находясь в соответствующем состоянии и имея дело с фотографиями, могут совершить понятные ошибки. Поэтому всегда ждут объективных данных – окончательной генетической экспертизы. Только после этого можно о чем-либо говорить утвердительно. Но и тогда целесообразно избегать окончательных суждений.
Надо закончить следствие, передать данные в суд и настаивать на том, что только суд может вынести окончательное решение, проверив, не являются ли те или иные данные фальсифицированными, проконтролировав корректность следствия и так далее. До тех пор любые выдаваемые данные – это версии. Понятно, для чего эти версии выдаются людям, которые должны эти версии проверять. Но для чего они сообщаются обществу – отдельный вопрос. Чтобы журналисты могли поехать интервьюировать родственников террористок-смертниц?
А понимаем ли мы, что сегодня любое интервью, делающее интервьюируемых своего рода знаменитостями, – это паблисити? В каком-то смысле, поощрение к теракту. Тут работает давно открытый закон потребности быть знаменитым, иронически описанный еще А.Чеховым в рассказе 'Прославился'. Но то, что Чехов описывает иронически, в нашем случае имеет совсем другой характер. Потому что кто-то начнет сочувствовать родственникам, прославлять погибших. Родственникам это будет льстить. Возникнет совершенно нежелательная эмоциональная волна. Разве это не очевидно?
Вопрос #4 – можем ли мы считать правдивым или хотя бы правдоподобным объяснение, согласно которому террористки-смертницы осуществляли самоподрыв при выходе людей из вагонов, то есть на станциях метро, а не в тоннелях, потому что за счет этого им удавалось достичь максимума поражающего эффекта?
Ответ: мы категорически не можем считать такое объяснение правдивым или даже правдоподобным. Хотя бы потому, что предыдущий теракт в тоннеле между Павелецкой и Автозаводской, совершенный в 2004 году, унес 40 жизней. А значит, один взрыв примерно той мощности, которая сейчас называется, осуществленный в закрытом вагоне, унес столько же жизней, сколько два нынешних взрыва.
Аргументы в пользу того, что поражения при выходе людей на платформу будут больше, ибо люди рассредоточены и поражающие элементы (гвозди, гайки) не будут перекрыты плотной толпой прижатых друг к другу людей (так называемое первое кольцо поражения), не выдерживают критики. Насколько нам известно, на другой стороне платформы никто не пострадал. А значит, поражающие элементы увязли в плотной группе людей.
Повреждения, нанесенные осколками, смертельны только в первом кольце поражения. Во втором кольце речь уже должна идти, по преимуществу, не о травмах, несовместимых с жизнью. Тем более, не может быть нанесенных повреждающими элементами травм, не совместимых с жизнью, в третьем кольце.
Совсем иначе обстоит дело с повреждениями от ударной волны. Ударной волне безразлично, как именно – плотно или нет – стоят люди. Она вполне может наносить травмы, не совместимые с жизнью (разрывы легких, ударные травмы головы и так далее). Взрыв в замкнутом пространстве обладает гораздо более высокой поражающей способностью, нежели взрыв в открытом пространстве, коль скоро речь идет о поражающей способности ударной волны. К этому добавляются эффекты пожара, удушья, паники.
Вывод: если бы те гипотетические особы, которых называют террористками-смертницами, осуществляли самоподрыв с целью нанести максимальное повреждение, то они взорвались бы в тоннелях. Поскольку на сегодняшний день крайне высока вероятность того, что какие-то особы действительно несли на себе заряды, которые взорвались, то, скорее всего (это, конечно же, не более чем гипотеза), эти особы не были полноценными террористками-смертницами, способными на самоподрыв. А значит, не исключено, что их взрывали внешние сопровождающие, активируя взрывное вещество.
Тут есть два варианта: либо особы шли на теракт и струсили, то есть были не полноценными террористками-смертницами, а так называемыми 'живыми бомбами', сопровождаемыми надзирающими операторами. Либо этих особ просто играли 'втемную' различными способами, которые известны профессионалам. Не зря израильские службы настойчиво спрашивают пассажиров: 'А не просил ли вас кто-то передать своему другу посылку? А не оставляли ли вы где-нибудь свой багаж?'
Спросят: разве это имеет значение для жертв терактов?
Отвечаю. Во-первых, при подтверждении справедливости выдвинутых гипотез (никоим образом не настаиваю на их справедливости), предполагаемые преступницы могут оказаться не вполне преступницами, а в каком-то смысле и жертвами. Это надо тщательно проверить! В чем и состоит задача следствия. Уже сказал в предыдущей части и повторю еше раз: это курьезно – надрываться десятилетиями в криках о том, что Сталин осуществлял репрессии без суда и следствия, а затем самим делать окончательные выводы до завершения следствия и суда.
Во-вторых, если гипотетический сценарий (на котором я, повторяю, никоим образом не настаиваю) окажется верен, то, скорее всего – как минимум, на 99 процентов, – заряды были активированы извне с помощью мобильного телефона. Временной интервал между первым и вторым терактами составляет 40 минут. Для того, чтобы отключить мобильные телефонные сети, нужно гораздо меньше времени. Ссылки на то, что отключение сетей могло бы взволновать массу людей, желающих уточнить судьбу своих близких, не выдерживают никакой критики. Пусть волнуются миллионы, лишь бы десятки оказались целы и здоровы.
Кроме того, необходимо было соответствующим образом оповестить эти миллионы, чтобы они не паниковали, а понимали, в чем дело. И миллионы бы все правильно поняли. В конце концов, еще совсем недавно, пятнадцать лет назад, например, Москва и, тем более, Россия жили без мобильных телефонов. И все каким-то образом дозванивались друг до друга. Практика подавления радиосигналов в условиях угрозы взрывов, создаваемых посланными радиосигналами, – азбучна. Или (гоню от себя эту скверную мысль) во главу угла были поставлены доходы компаний, владеющих мобильной связью, а не жизни граждан?
Как бы там ни было, на будущее необходимо помнить о том, что подавление радиосигналов категорически необходимо. И вводить для телефонных компаний соответствующие инструкции, обязательные к исполнению. Или же выводить на специальный пульт кнопки, позволяющие в директивном порядке отключать мобильную связь в случае чрезвычайных ситуаций рассматриваемого разряда. Еще раз предлагаю присмотреться, например, к кейсу, используемому для взрывов, для того, чтобы понять, какова может быть цена выключенной и не выключенной мобильной связи.
Вопрос #5, который я задаю лично – и, как и в остальных случаях, не с целью кого-то уязвить, а с
