при советской власти, устанавливающей 'жесткие' границы, оказывались за пределами Туркмении.
И это, в-третьих, резкий слом представителями советской власти укладной структуры местного хозяйства (слабое, преимущественно 'оазисное', земледелие, в значительной степени кочевое овцеводство, скотоводство и коневодство, отсутствие развитого ремесленного уклада), а также гонения на ислам (впрочем, в этом регионе достаточно слабый и с подчеркнутой суфийской спецификой).
Особенно болезненными событиями, приведшими в регионе к всплеску басмачества, стали земельно- водные реформы 1925 – 1926 г.г. и фактически насильственная коллективизация 1930 – 1932 г.г.
Несмотря на почти 80 лет существования в составе СССР и проводимую Москвой активную модернизационную политику, национальная консолидация туркмен проходила в советскую эпоху крайне 'вяло'. Специалисты подчеркивают, что на всех уровнях туркменского общества фактически складывалась своего рода 'двойная идентификация': внешняя, формальная – общетуркменская, и внутренняя (гораздо более глубокая и социально и политически значимая) – родоплеменная или территориально-племенная. Причем если в 'до-российское' время большинство туркменских племен в основном не имело жестко 'закрепленных' за собой племенных территорий, то в 'российское' (и, тем более, советское) время основные племенные конгломераты начали фактически переходить к оседлому или полуоседлому образу жизни (рис.9).
То есть, сквозь ткань родоплеменной трайбализации начала 'прорастать' дополнительная территориальная трайбализация. Так, уже в досоветское время регулярно обнаруживалось 'несоюзническое' поведение между ахалскими и марыйскими текинцами, между северными и западными йомудами и т.д. А в итоге территориальной трайбализации в советское время сложились 'областные' (ныне – 'велаятные') кланы, а таже такие достаточно явно обозначенные территориально-родоплеменные группировки, как марыйская, кизил-арватская, чарджоуская, балканская и ташаузская (рис. 10).
Ахалский велаят. Столица – Рухабад.
Балканский велаят. Столица – Балканабад.
Дашогузский велаят. Столица – Дашогуз.
Лебапский велаят. Столица – Туркменабад.
Марыйский велаят. Столица – Мары.
Следует отметить, что политика Союзного центра постоянно учитывала эти 'этно-территориальные' обстоятельства: национальными лидерами (первыми секретарями ЦК компартии республики), как правило, поочередно назначались представители наиболее влиятельных племен или территориальных (фактически – областных) межплеменных союзов. Однако общенациональной консолидации это также совершенно не способствовало.
Кроме того, специфика активной 'модернизационной' хозяйственной деятельности в республике привела к появлению дополнительных факторов 'кланового обособления' в виде формирования 'хлопковых', 'каракулевых', 'нефтегазовых', 'водоснабженческих' кланов, кланов в потребкооперации, в науке, культуре и т.д. В результате на родоплеменную и территориально-племенную трайбализацию наложилось еще и во многом не совпадающее с ними клановое разделение по принципам доминирования в хозяйственных и иных сферах деятельности (рис.11).
В таком виде это все сложилось к 1991 году. А дальше началась проблема с идентичностью в условиях собственной государственности. И – в условиях регресса, который шел на всех территориях бывшего СССР. Южных и не желающих модернизироваться – в первую очередь.
III.5. Специфика постсоветской Туркмении
В октябре 1991, в ходе распада СССР, Верховный Совет республики принял Декларацию о независимости Республики Туркменистан.
Распад СССР и обретение независимости в значительной мере 'выпустили на свободу' формально запрещенные в советское время трайбалистско-клановые тенденции. 'Общетуркменская национальная консолидация' парадоксальным образом вылилась в достаточно дружные ксенофобские ориентации против 'чужаков' – русских, узбеков, азербайджанцев, армян, украинцев и т.д.
Это способствовало скрытой, но вполне жесткой 'этнической чистке' республики. Прежде всего – от иноэтничных специалистов в разных отраслях хозяйства. Отметим, что в начале XXI века об этом прямо и образно сказал сам туркменбаши Сапармурад Ниязов: 'Сначала уехали 'золотые мозги', потом убежали 'золотые руки', в Туркменистане остались только 'золотые зубы''.
Принципиальная особость позднесоветского и постсоветского этапа туркменской истории (эпохи Туркменбаши Ниязова) – почти абсолютное доминирование во власти в республике представителей текинского племени, в основном ахалтекинцев (рис.12).
Не сдерживаемое жесткой рукой Союзного Центра, это доминирование текинцев в Туркмении уже к середине-концу 90-х годов ХХ века приобрело гипертрофированные формы. Именно в постсоветскую эпоху пышным цветом расцвело прославление подвига ахалтекинцев, которые 'последними защищали туркменскую независимость'. То есть, три недели обороняли в 1881 г. крепость Геок-Тепе от русских войск генерала Скобелева.
Таким образом, текинская идентичность стала одновременно и антирусской. Иначе и быть не могло. Надо как-то 'отрабатывать независимость'! Притом, что особой тяги к ней, как мы понимаем, не было ни в одной из среднеазиатских республик СССР. В Туркменской – менее всего. Но положение обязывает.
При этом нельзя сказать, что Ниязов проявлял к соплеменникам-ахалтекинцам только лишь особую благосклонность. Он был родом из аула Кипчак (что сразу ставит под сомнение его чистые 'огузские' родовые корни).
И в его роду, похоже, не было великих полководцев (батыров), старейшин (биев) и эпических поэтов- сказителей. А ведь именно эти категории родовых предков традиционно являются главными 'визитными карточками' для пропуска в действительную туркменскую родоплеменную элиту.
И потому Ниязов – с понятными основаниями – всегда опасался не только и не столько властных соперников из других племен, но и своих более 'родовитых' племенных конкурентов из текинцев. То есть он играл сложную племенную игру. Сложную – и отнюдь не вегетарианскую. И то ведь – Восток, регресс…
Достаточно сказать, что за постсоветские годы правления Туркменбаши в республике сменились (нередко – с весьма болезненными последствиями в виде посадки в 'спецтюрьму' Овадан-Депе или вынужденной эмиграции) 59 вице-премьеров и 131 министр. Причем подавляющее большинство из них (около 90%) были, как и Ниязов, текинцами. Но опора на них была.
А где опора – там и чистки. Такова формула восточной власти.
Из других родоплеменных групп наибольшее беспокойство Ниязова в смысле властной конкуренции вызывали, во-первых, весьма многочисленные и сильные эрсарыйцы, живущие преимущественно в Лебапском и частично в Марыйском велаятах на востоке республики и постоянно поддерживавшие контакты со своими северными соседями-узбеками, а также этноплеменной территориальный конгломерат 'марыйцев' на юго-востоке (рис.13).
Марыйцы, во-первых, считали себя безусловными и единственными наследниками средневековой славы Мерва – города-государства на Великом Шелковом пути и, во-вторых, оказались обладателями на территории своего велаята крупных перспективных запасов газа, в том числе месторождений Довлетабадской группы.
Но и йомудам, традиционно наиболее пророссийским и поддерживавшим тесные контакты с северными казахскими соседями, Великий сердар Ниязов никогда не доверял. Как, впрочем, и другим племенным группам. Ротация 'не-текинских' кадров во власти в первые постсоветские годы, в итоге, почти полностью 'обнулила' кадровые потенциал республики в отношении 'иноплеменников'. А дальнейшая ротация текинских кадров – столь же последовательно и полно прошлась и по текинцам, включая наиболее близких к Ниязову ахалтекинцев.
Понимая тупиковость 'кадровой проблемы', Ниязов уже к середине 90-х годов попытался опереться на 'этнических родственников' из Турции (рис.14).
