день занимается стрельбой и выездкой. Это правда, что он совершает усиленные марш-броски с полной выкладкой, чтобы держать себя в форме? Он высокий красавец и ждет только подходящей минуты, чтобы вернуться из изгнания и возвратить себе корону Стюартов, так? Расскажи нам, Майкл!
– Вот ты сам все и сказал. Что ж тут еще рассказывать? – рассмеялась Кэтрин.
Майкл снисходительно улыбнулся.
– Верно, Рори, принц Карл – видный мужчина. Как только большинство кланов открыто выступят на его стороне, он вторгнется в Англию и прогонит короля Георга[4] обратно в Ганновер, в этом я не сомневаюсь.
– Вот если бы отец тоже выступил на его стороне, – с грустью протянул Рори.
Кэтрин покачала головой.
– Наш папа не боец. Он твердо решил держать нейтралитет, когда начнется война.
– А я не буду держать нейтралитет, – уверенно заявил Рори. – Может, к тому времени ты будешь командовать полком, Майкл, и возьмешь меня к себе? Но когда же кланы выступят, как ты думаешь? А вдруг это будет раньше, чем меня призовут на службу?
– Вряд ли, братец. Шотландские якобиты[5] не выступят за принца в открытую, пока Франция не заявит о своей поддержке, а французы не станут его поддерживать, пока здешние якобиты не проявят себя. Это порочный круг. Сейчас самое подходящее время для выступления, но предводители наших кланов слишком ленивы и не доверяют друг другу. Маккензи не желает иметь ничего общего с Ловатом, сэр Джеймс Кэмпбелл не в ладах с Маклинами, а Маклафлины с Макдональдами…
Такого рода разговоры Кэтрин слышала с самого детства, и до недавних пор они неизменно завораживали ее. Она была такой же страстной сторонницей Карла Стюарта, Красавчика принца Чарли, как и ее брат Рори, и с неменьшим упоением предавалась романтическим фантазиям о возвращении Стюартов на престол. Однако в последнее время ее голова была больше занята другими вещами. В мае ей исполнилось шестнадцать, и на этот раз таинственные силы природы, ежегодно украшавшие землю весенним цветением, пробудили нечто новое в ней самой. Она взглянула на мир другими глазами и увидела то, чего не замечала раньше. Вот сегодня, к примеру, пока Майкл рассказывал, а Рори то и дело перебивал его взволнованными и не к месту вставленными замечаниями, Кэтрин вдруг отметила про себя, что больше прислушивается к звуку голоса своего жениха, чем к смыслу его слов. Мечтательно улыбаясь и почти не следя за ходом повествования, она задумчиво любовалась его кожей, прямыми и светлыми, как лен, волосами, разворотом плеч и формой сильных мужских рук. Через год им предстояло пожениться. Кэтрин знала об этом с самого детства и ждала венчания с радостным предвкушением, хотя и без особого волнения: ведь она знала об этом заранее! Но в последнее время мысли о свадьбе приобрели для нее особый, совершенно новый интерес. У нее имелось верное по сути, хотя и вызывавшее весьма смутные чувства, представление о том, чем мужчины и женщины занимаются наедине, когда поженятся. И вот совсем-совсем скоро волнующая загадка должна разрешиться самым непосредственным образом! Эта мысль наполняла ее душу пугливым и радостным трепетом.
Однако сперва, с досадой спохватилась Кэтрин, наморщив носик и опустив книзу уголки широкого, красиво очерченного рта, ей предстоит еще целый год промучиться в школе. Ну почему, почему отец не хочет позволить ей и Рори учиться дома, вместе с друзьями и соседями? Почему он упорно отсылает их каждый год то в Париж, то во Флоренцию, то в Амстердам, где им приходится преодолевать языковой барьер и налаживать отношения с незнакомыми одноклассниками? В этом году опять придется ехать в Париж. Одна мысль об этом приводила ее в содрогание. До чего же тоскливо и скучно в парижской школе! Только и дела, что читать книги, переодеваться к обеду и говорить по-французски. К тому же французский язык казался ей до ужаса жеманным. С куда большей охотой она предпочла бы изъясняться на гэльском наречии,[6] донашивать старые охотничьи штаны Рори и гонять на лошадях по вересковым пустошам.
Увы, в этом вопросе ее отец был непреклонен. Когда Кэтрин было двенадцать лет, в ночь перед отправкой на учение в Милан она проплакала горючими слезами до самого утра, умоляя оставить ее дома еще хотя бы на год; она даже пообещала, что будет заниматься с частным репетитором, если отец позволит ей учиться в деревенской школе вместе с другими детьми. Но он лишь грустно покачал головой и, положив руки ей на плечи, сказал:
– Бедняжка Кэт, ты ведь совсем еще ребенок, ты не можешь прочесть надпись на стене.[7] Вам с Рори необходимо получить европейское образование, потому что здесь, в Шотландии, у молодых нет будущего.
– Но почему? Почему?
Кэтрин была сбита с толку. У нее просто в голове не укладывалось, как может ее отец высказывать столь кощунственные мысли. Но он ничего не пожелал объяснить, а на следующий день, невзирая на мольбы и слезы, отправил ее в школу.
С тех пор прошло четыре года, и постепенно она осознала, чего именно так сильно опасается ее отец: по его глубокому убеждению, любая попытка шотландских горцев возвести на британский престол принца- изгнанника Карла Стюарта должна была окончиться неминуемой катастрофой. Они с Майклом спорили об этом до хрипоты, и ни один не отступал от своих позиций ни на шаг. Как ни горько было для Кэтрин оказаться в разладе со своим добрым, чудаковатым, вечно погруженным в научные изыскания отцом, но, когда речь заходила о Красавчике принце Чарли, она всем сердцем была на стороне своего жениха и с нетерпением ждала восстановления власти Стюартов.
– Посмотри, как солнце заходит над нашим домом, Кэт, – воскликнул Рори.
– Красота, – машинально отозвалась Кэтрин. – О, какая красота! – воскликнула она, оторвавшись от изучения золотистых волосков на руках Майкла и действительно взглянув на старинный фамильный замок Дарраф.
Он стоял на высоком скалистом холме над притоком Финдхорна, позади него простиралась живописная и дикая Давская пустошь. Вся срединная часть дома представляла собой сохранившуюся с незапамятных времен крепостную башню, справа и слева к ней лепились более поздние постройки. Вид у дома был грозный и неприступный, как у настоящей крепости. Кэтрин знала, что многие находят его слишком мрачным, даже уродливым, но сама она до боли в сердце обожала эти суровые, источенные ветрами, дышащие угрюмой стариной стены. В этот миг, в лучах заката, они словно пылали огнем.
– Ты любишь его, правда, Кэт? – спросил Майкл, улыбаясь новой, особенной улыбкой, от которой у нее слегка кружилась голова.
– Да, люблю, – простодушно призналась Кэтрин. – Нам пора возвращаться домой, – напомнила она через минуту, меняя тему. – Ехать придется шагом, а не то Иннес будет нас бранить. Он всегда велит беречь
