– Вы не можете так поступить! – в ужасе вскричала Анна, хватаясь для опоры за спинку единственного стула. – Это неслыханно! Судостроительный завод Журдена был основан сто двадцать лет назад. Компания Журдена – это честное предприятие, и вы не имеете права…
– Мне очень жаль, поверьте, но на карту поставлено нечто большее, чем выживание вашей компании, и мне кажется, вы тоже это понимаете. Речь идет о государственной измене. Нейтралитет Англии в отношении Гражданской войны в Америке находится под угрозой. У нас в парламенте полным-полно депутатов, которые ждут только подходящего случая, чтобы вмешаться в конфликт на стороне Юга, и еще одно торговое английское судно, превращенное в военный корабль конфедератов, – это прекрасный повод для этого.
Анна отвернулась от него и начала расхаживать по тесной каюте между койкой и дверью. О'Данн и Дитц подались назад, чтобы дать ей больше места. Несмотря на неоднократные предложения, она категорически отказывалась сесть, и им обоим пришлось остаться на ногах из вежливости. Мужчины стояли, прижимаясь спиной к перегородкам и страдая от тесноты не меньше, чем она сама.
К утру шторм прекратился: синее небо сливалось на горизонте с синим морем, а через открытый иллюминатор в каюту задувало легким бризом, несущим запах свежести и чистоты.
– Миссис Баль…
– Мистер Дитц.
Анна перестала метаться взад-вперед и повернулась к нему лицом. Только бы не выслушивать больше его взвешенные, неумолимо логичные аргументы! Голова у нее по-прежнему сильно болела, эмоции притупились, она была не в силах с ним спорить.
– Ответьте мне на один вопрос. Как вы можете – это и вас касается, Эйдин! – как вы можете, глядя мне в глаза, с чистой совестью требовать от меня согласия на совместное проживание в течение неопределенно долгого времени с человеком, мне совершенно незнакомым, с человеком, который, по вашим собственным словам, приговорен к смерти за убийство?! Но даже если предположить, что я пройду через это и останусь жива, есть у вас хоть малейшее представление о том, что произойдет со мной, если подобное соглашение станет достоянием гласности? Я буду скомпрометирована! Вы об этом подумали? Или о том, как вся эта история скажется на моей семье?
– Ну, что касается последнего, мне дали понять, что у вас не особенно сплоченная, любящая семья, – ответил Дитц.
Анна бросила изумленный взгляд на Эйдина О'Данна. Ему хватило совести смущенно покраснеть и отвернуться.
– Но давайте оставим этот неприятный разговор, – продолжал Дитц. – Мы договорились, что О'Данн отправится в путешествие вместе с вами. В любое время суток вы будете находиться под охраной. Вам ничто не угрожает, и ваша тайна останется при вас. Никто, кроме нас троих и мистера Флауэрса, да еще нескольких доверенных лиц в министерстве, ничего не узнает. Как бы то ни было, – добавил он, раздраженный ее упрямым молчанием, – дело сделано. Вы уже на полпути в Италию. Другими словами, вы уже «скомпрометированы», если вам угодно выражаться именно так.
– Вы… вы хотите сказать, что у меня нет выбора?
– Я такового не вижу.
Минута прошла в молчании. Когда Дитц снова заговорил, его голос смягчился:
– Постарайтесь взглянуть на дело с нашей точки зрения. Скрыть смерть вашего мужа – вот единственный способ установить, намеревался ли он в действительности продать «Утреннюю звезду» южанам. Я полагаю, вы должны быть в этом заинтересованы не меньше нашего.
– Он этого не делал!
Дитц не обратил внимания на ее возмущенный возглас и продолжал:
– И кроме того, правительству хотелось бы выявить его сообщников среди конфедератов и предупредить их, чтобы держались подальше, или принять какие-то иные меры. Но мы получим такую возможность, только если Николаса будут считать живым.
– Вздор!
– И наконец, поскольку мы не верим и никогда не поверим, что ваш муж мог проворачивать подобные аферы в одиночку, нам хотелось бы знать, кто из служащих судостроительной компании Журдена попытается связаться с Броуди, пока он будет действовать под именем Николаса Бальфура.
Застонав сквозь зубы от бессильной досады, Анна в бешенстве повернулась к О'Данну:
– Что они сделали с телом Николаса?
Адвокат вздрогнул от неожиданности.
– Его похоронили.
– Где? В безымянной могиле?
Он в замешательстве переминался с ноги на ногу.
– Это ведь только временно, Анна. Когда все это будет позади, власти официально объявят о его кончине. И тогда Ника похоронят достойно, как соответствует его положению.
Возмущение всколыхнулось в ней нестерпимо горькой волной желчи.
– Я не стану в этом участвовать, и мне все равно, какие будут последствия. То, чего вы требуете, – это не просто чудовищно, это омерзительно. Можете на меня не рассчитывать!
Наступило продолжительное молчание. В конце концов Дитц сказал:
– Ну хорошо. Никто не станет принуждать вас силой.
– Очень любезно с вашей стороны!
– Однако ваше решение окажется жестоким ударом для вашего деверя.
– Для моего… Вы хотите сказать, для мистера Броуди? Этот человек не имеет никакого отношения к Николасу, – заявила она вопреки очевидности. – Такой человек, как он, не заслуживает лучшей доли. Пусть гниет в тюрьме до конца своих дней!
С этими словами Анна повернулась к ним спиной, чтобы скрыть свои пылающие щеки. Вот уже целые сутки она переживала в памяти встречу с ненавистным мистером Броуди, безуспешно пытаясь выбросить из головы беспощадно четкие воспоминания. Даже в эту минуту она внутренне съежилась от стыда и унижения, вспоминая, как сама начала тот незабываемый поцелуй и как ей это понравилось.
Крепко зажмурив глаза и покусывая костяшки пальцев, Анна попыталась отбросить преследующий ее образ, но это не помогло: усилием воли невозможно было прогнать из памяти мгновенно вспыхнувшее, захватывающее наслаждение, которое она испытала в его объятиях.
В долгие часы перед рассветом она молилась, чтобы это оказалось кошмарным сном, но от горькой правды некуда было деться. Случившееся казалось неслыханным кощунством, изменой Николасу, и тем не менее ей пришлось признать, что все происходило наяву. Анна никак не могла изжить в душе самый предательский, самый позорный момент: когда она уже поняла, что это не Николас, и все-таки позволила ему себя обнимать.
– Может, ему бы и следовало гнить в тюрьме, – говорил между тем Дитц, – но поскольку вы отказались с нами сотрудничать, придется его повесить.
Анна медленно обернулась. Ей пришлось облизнуть губы, чтобы заговорить, но даже после этого ее голос не поднялся выше шепота:
– Что?
– Я говорю, поскольку…
– Вы лжете! Он согласился участвовать в вашей авантюре, он свое слово сдержал, и теперь вы не можете его казнить. Вы это говорите, чтобы оказать на меня давление. Это возмутительно.
Дитц оттолкнулся от стены, собираясь уходить.
– Уверяю вас, мои слова – не блеф, а чистая правда. Можете сколько угодно твердить, что это несправедливо, но если вы нам не поможете, мистеру Броуди придется вернуться обратно в бристольскую тюрьму, где его первоначальный приговор будет приведен в исполнение.
Он подошел к двери.
– Вам предстоит принять нелегкое решение; поверьте, я сочувствую вашему горю, хотя со стороны может показаться, что это не так. Я готов сделать для вас все, что в моих силах. Даю вам слово, что вся эта история никогда не выйдет наружу и не станет достоянием гласности. Что касается вашей личной безопасности, она будет обеспечиваться круглосуточно.
Еще с минуту он пристально смотрел на Анну, потом открыл дверь и вышел.
