Ее волосы упали вперед, занавесом закрывая лицо, но слезинки закапали на руки с побелевшими костяшками пальцев, судорожно стиснутые у нее на коленях. Броуди осторожно погладил ее по затылку. Ему хотелось ее утешить, но еще больше – заплакать вместе с ней. Анна так и не шевельнулась. Только когда О’Данн протянул руку и коснулся ее плеча, она подняла голову и наконец позволила им заглянуть себе в лицо. И тогда им пришлось отвернуться.
Когда она заговорила, голос у нее был глухим и прерывистым.
– Я настаиваю, чтобы пригласили доктора.
Броуди ощутил малодушное облегчение: она все-таки не собирается предаваться горю прямо сейчас. О’Данн возразил, что ему нужно только отлежаться на кровати, прочно стоящей на четырех ножках – по дороге на виллу его сильно донимала тряска, – а потом съесть что-нибудь горячее. Броуди очень хотел остаться: если бы он мог хоть чем-то ей помочь, то остался бы непременно. Но он рассудил, что именно его ей сейчас хочется видеть в последнюю очередь. К тому же он полностью вымотался и понимал, что если сейчас не ляжет, то в скором времени потеряет сознание.
Он пробормотал что-то насчет своей комнаты. Глаза Эйдина были уже закрыты; Анна суетилась, снимая с него башмаки и чулки. Броуди вышел из гостиной и взобрался по лестнице в свою комнату, цепляясь за перила. За окном как раз начинало светать.
* * *
Анна тихонько постучала, прижимаясь ухом к двери и прислушиваясь.
– Войдите! – крикнул Броуди. Она вошла.
– Я думала, вы спите.
–Так и есть. Я спал, а потом…
– Почему вы не сказали, что тоже ранены?
Он сидел на стуле у небольшого столика в середине комнаты. Двери у него за спиной, ведущие на крохотный балкончик с видом на задний двор, были открыты. В свете яркого послеполуденного солнца она могла разглядеть его совершенно отчетливо.
– Я бы так ничего и не узнала, если бы Эйдин мне только что не сказал. Вы ужасно выглядите. Когда вы собирались мне рассказать о своем ранении? Перед самой смертью? Или вы решили просто оставить записку?
Броуди негромко засмеялся:
– Я не сильно пострадал, Энни, рана несерьезная. Вот только рубашку снять не могу. Вы мне поможете?
Анна прищелкнула языком, делая вид, что сердится, и стараясь скрыть за внешней досадой свое беспокойство и смущение. Она думала, что усталость мешает ему снять уже расстегнутую рубашку, но, когда принялась стягивать ее через голову, Броуди взвыл от боли. Анна в испуге отпрянула от него. Оба они побледнели.
– В чем дело? Что за…
– Рубашка прилипла к ране, – проскрежетал он сквозь зубы. – Вот здесь и здесь.
Броуди с трудом распрямил затекшую левую руку, и Анна увидела кровавые пятна на внутренней стороне руки и на боку.
– Пуля прошла насквозь. Это всего лишь царапина, но когда кровь запеклась, моя… Энни?
– Все в порядке.
Анна опустилась на соседний стул и схватилась за голову, опершись локтем на стол. Послышался легкий стук по открытой двери.
– Синьора?
Это пришла Маддалена с тазиком теплой воды и разорванным на полосы льняным полотенцем. Анна кивнула, и экономка поставила свою ношу на стол. Увидев, что она колеблется и не уходит, Броуди поднял брови и перевел взгляд с одной женщины на другую, словно спрашивая, которая из них окажет ему помощь. Его явное неверие в ее силы придало Анне духу.
– Спасибо, Маддалена, – сказала она, давая понять экономке, что та может идти, и встала со стула. – Прошу в постель, мистер Броуди.
Тысяча игривых ответов на это приглашение завертелась у него в голове, но он прикусил язык и покорно последовал за ней.
Они сели рядом на кровати.
– Можете это подержать?
Анна передала ему тазик, и Броуди зажал его между колен.
– Поднимите руку. Вот так, больше не нужно. Здесь болит?
Он промычал в ответ нечто невнятное; а она приложила смоченный в воде лоскут к порванной и окровавленной рубашке, прилипшей к ране. Поджидая, пока ткань промокнет и ее можно будет снять, Анна сидела совершенно неподвижно, стараясь даже не дышать. Она отводила глаза от его широкой, загорелой, покрытой рельефно обозначенными мускулами груди. Ее охватило необъяснимое желание дотронуться до него, просто прикоснуться к нему.
Она с трудом подавила желание провести пальцами по коже, обвести контур мышц, потрогать курчавую поросль волос, обвести легкими кругами твердые маленькие соски…
– Ну, теперь попробуйте.
Анна виновато вздрогнула и отняла полотенце, потом со всей возможной осторожностью принялась отлеплять окровавленные хлопковые волокна от раны.
– Ай!
– Потерпите, вы же не ребенок! – Это могло бы его разозлить, если бы он не заметил, как побледнела она сама, увидев, что ему больно.
– Срывайте все сразу, – посоветовал Броуди побелевшими губами.
– Нет.
– Смелее!
– Нет, это вызовет кровотечение. Потерпите, я уже почти закончила.
Он от души понадеялся, что так оно и есть. Рана была пустяковая, но медленное сдирание присохшей рубашки причиняло ему адскую боль.
– Ну вот и конец. Теперь давайте руку. – Процедуру с отмачиванием повторили. На этот раз, дожидаясь результата, они разговорились.
– Кто в вас стрелял?
– Понятия не имею. О’Данн говорит, что это агенты федеральной армии Соединенных Штатов, которые пытаются помешать сделке Ника.
– Но они даже не пытались взять деньги!
– Нет. Убитого я обыскал. Судя по бумагам, он из Флоренции.
– Из Флоренции? Думаете, он следовал за вами всю дорогу до Рима и Неаполя?
Броуди покачал головой, давая понять, что он этого не знает. Анна тяжело вздохнула и спросила:
– Мистер Флауэрс страдал перед смертью?
– Нет, Энни, он не мучился. Даже не заметил, как умер. Я хотел привезти его тело обратно, но Эйдин сказал, что придется его оставить.
Теперь он понимал, что О’Данн был прав, но все равно считал, что они поступили по-свински.
Слезы навернулись на глаза Анне и неудержимо покатились по щекам.
– Он мне очень нравился, – призналась она.
– Вы ему тоже нравились.
– Правда?
– Ага. Мне кажется, он был в вас влюблен. – Они замолчали, вспоминая Билли. Минуту спустя Анна отделила намокшую ткань от пореза на руке и начала промывать обе раны.
– Эйдин сказал, что вы спасли ему жизнь.
Броуди отмахнулся здоровой рукой:
– Я ему, а он мне.
– Он сказал, что вы могли бы просто бросить его в порту и скрыться с деньгами.
– А вас не удивляет, что я этого не сделал? – усмехнулся Броуди.
