признать правду.
Да, было еще кое-что, ранившее ее гораздо больнее, чем известие об измене Николаса. Она прижала ладони к вискам, принялась тереть глаза, стараясь прогнать видение, но оно не желало уходить. Нет, дело не в Дженни и Николасе. Другая мысль показалась Анне еще более страшной. Другая мысль терзала ее еще сильнее, рвала душу и отравляла мозг. Это была мысль о Дженни и Джоне Броуди.
* * *
Узор из роз, похожих на капустные кочаны, повторялся на обоях полосами, чередуясь в шахматном порядке – цветок красный, цветок зеленый, цветок красный, цветок зеленый, и опять красный, и опять зеленый. Цветочно-кочанные полосы перемежались более узкими полосками с другим рисунком. Не то серпантин, не то ленты – красные, зеленые, белые. Красные, зеленые, белые… Двадцать две колонны из роз по торцовой стене комнаты и двадцать восемь по продольной. Нет, двадцать три по продольной, если вычесть две с половиной, съеденные дверью в гардеробную; и еще две с половиной – дверью, выходящей в коридор…
Броуди вскочил с кровати, проклиная осточертевшие ему обои, и бросился к двери, чтобы выключить газовый свет. Пробираясь на ощупь, он нашел окно и, едва не сорвав, сумел сдвинуть в сторону треклятые шторы. Теплый, напоенный ароматами летний воздух хлынул в комнату вместе с ярким лунным светом. Броуди оперся ладонями на подоконник и вдохнул полной грудью, закрыв глаза и чувствуя, как лицо омывается серебром. Потом расстегнул рубашку и вытащил ее из брюк. Приятно было ощутить разгоряченной кожей тихую ночную прохладу.
Через минуту Броуди повернулся спиной к подоконнику и прислонился к нему, скрестив лодыжки и сплетя руки на груди. Он не часто прибегал к молитвам, но сейчас возблагодарил Бога от всей души, потому что Анна наконец перестала плакать. Еще одной минуты он бы не выдержал. Перед тем, как она затихла, он уже начал отыскивать взглядом сброшенные башмаки, чтобы надеть их и вышибить дверь ногой.
Но оказалось, что тишина еще хуже. В голову ему полезли скверные мысли. Он воображал, как она лежит в постели, уставившись в потолок, слишком измученная, чтобы пролить еще хоть одну слезу. В сотый раз Броуди проклял Николаса на вечные муки. Небо он тоже проклинал за то, что Господь так распорядился судьбой Энни.
Хотя все его чувства были предельно обострены, Броуди не услышал, как медленно растворилась дверь гардеробной. Анна стояла, не двигаясь, в луче лунного света. Он ощутил ее тревогу: она искала его глазами на постели и не могла найти. Потом обнаружила его у окна и сделала еще один робкий шаг вперед.
– Мистер Броуди, – сказала она тихо.
– Да, Энни?
– Я пришла, чтобы… Я пришла, потому что… Я хочу заниматься любовью.
Глава 23
Броуди ничего не сказал, только опустил руки и заложил их за спину, опираясь на подоконник. Ну почему он молчит? Время шло. Она судорожно вздохнула и заставила себя выговорить:
– Вы меня слышали?
Какой-то неясный звук вырвался у него изо рта: не то смешок, не то проклятие.
– Я тебя слышал. Возвращайся к себе, Энни. Ложись в постель.
Анна вздрогнула, словно от удара. Броуди услышал, как она тихонько ахнула.
– Думаешь, я тебя не хочу? Силы небесные, Энни, да я умираю от желания!
Она улыбнулась грустной и нежной улыбкой:
– Но тогда…
– Тебе не следовало сюда приходить. Я хочу, чтобы ты ушла.
Анна упрямо покачала головой:
– Я не хочу уходить. И я тебе не верю.
Броуди посмотрел на потолок в поисках озарения, но на него так ничего и не снизошло. Анне показалось, что он скрипнул зубами.
– Послушай, милая, – начал он с величайшей осторожностью, – когда меня не будет, у тебя по- прежнему сохранится твое честное имя, твоя репутация. Я не хочу отнять у тебя еще и это. Неужели ты не понимаешь, Энни? Я не хочу тебе навредить.
Анна едва не рассмеялась.
– Я не верю своим ушам! – воскликнула она. – Ты скомпрометировал меня при первой же встрече на корабле. Ты чуть было не изнасиловал меня в парке во Флоренции. В Риме ты хладнокровно и расчетливо соблазнил меня в моей собственной постели. Ты… ты… проделывал со мной бог знает что в общественном зале, – ей почему-то до сих пор казалось, что это было постыднее всего, – а вот теперь… теперь… – Анна начала заикаться от возмущения, – ты не желаешь ко мне прикоснуться, потому что тебя заботит моя репутация? – Она в ярости топнула ногой. – Это моя репутация, и я сама буду о ней заботиться. А кроме того, – добавила Анна, видимо, послав логику ко всем чертям, – никто ничего не узнает. И вообще, в любом случае все будут думать, что мы были близки, и не важно, правда это или нет. Уж если все равно пропадать, так хоть не зазря!
Броуди наконец отошел от подоконника и направился к ней, но остановился на полпути, разглядев в ярком лунном свете, что кремового пеньюара на ней уже нет, одна только ночная рубашка.
– Боже милостивый, сжалься надо мной, – беззвучно пробормотал он, застыв в четырех шагах от нее. – Энни, милая, меньше всего на свете мне хотелось оскорбить твои чувства, – с трудом проговорил он, – но пойми, все должно быть не так, как сейчас. Тебе больно из-за Дженни, но неужели ты думаешь, что тебе станет легче? Станет только хуже.
Она поняла, что Броуди говорит серьезно, и едва сумела прошептать:
– Николас тут ни при чем.
«Мне нужен ты!» Но этого она не могла сказан» вслух: слова не шли с языка.
Она выждала еще десять секунд, потом наклонилась, подхватила ночную рубашку у колен, стянула ее через голову и швырнула на пол ему под ноги.
И сразу же ее охватила дрожь. Ей хотелось выглядеть соблазнительной, но невозможно было удержаться и не обхватить себя обеими руками поперек груди. Надо было прикрыться и в то же время не дать ему увидеть, как ее трясет. Анна заставила себя поднять на него глаза, хотя его неистово-жадный взгляд прожигал ее насквозь. Если он сейчас ее отвергнет, она умрет.
Броуди хотел отвернуться, но это было выше его сил. Бог ему свидетель, он всего лишь мужчина, а Энни так прекрасна! Однажды он уже видел ее обнаженной, но был в тот раз слишком возбужден, чтобы оценить ее по достоинству. Миниатюрная и безупречная, точеная, как статуэтка, она была восхитительна. В лунном свете ее кожа отливала жемчугом. Волосы еще не вполне просохли после ванны: она заколола их на макушке, но отдельные мягкие пряди выбились из узла и свисали на плечи, завиваясь и щекоча ей шею. Нежные полушария грудей соблазнительно вздымались над скрещенными руками.
И все-таки Броуди, может быть, нашел бы в себе силы противостоять искушению, но как раз в эту минуту она повернула голову, и в свете луны у нее на щеках блеснули две серебристые дорожки, оставленные слезами. Это добило его окончательно. В два шага он преодолел разделявшее их пространство и оказался рядом с ней.
Анна инстинктивно отшатнулась. Броуди застыл на месте. Она улыбнулась, хотя в глазах у нее явственно читался испуг. Он не стал просить ее о доверии, не стал убеждать, что все будет хорошо. Все его тело было охвачено огнем, но обманывать ее он не хотел. Мгновение растянулось до бесконечности. В последнюю секунду, когда Броуди уже открыл рот, чтобы ее успокоить, солгать, сказать, что все это не имеет значения, она перестала прикрывать грудь и протянула к нему одну руку.
Ее маленькая теплая ладошка коснулась его рубахи и замерла – робкая и нерешительная. Наконец Анна собралась с духом и передвинула руку ему на шею. С быстрым вздохом она прижалась к нему, ее грудь коснулась его широкой груди, покрытой жесткими волосами. Броуди притянул ее к себе порывисто и страстно, потом опомнился и смягчил объятия, вспомнив, что нельзя ее пугать, и призывая себя к сдержанности. Но ее соски – две твердые горячие точки – прожигали ему грудь словно каленым железом, вскоре он уже и сам не смог бы сказать, кто из них двоих дрожит сильнее.
Они поцеловались. Неясный стон сорвался с ее губ, когда он проник языком ей в рот. Ее собственный язычок сначала был робок, потом стал любопытным и, наконец, осмелел: заскользил по его губам все
