новости.
– Какие же? – скрывая беспокойство, спросила Загляда. Она боялась услышать, что отец ее снова собрался в путь. А она ведь так и не осмелилась сказать ему, что хочет замуж за Снэульва.
– Вот, человек добрый, Кирилла Сноп, из Киева к нам гость! – Милута указал ей на своего собеседника.
У Кириллы была большая блестящая лысина с резкими морщинами, которые шестью глубокими линиями поднимались от бровей почти до затылка. Он смотрел на Загляду с дружелюбным любопытством, отчасти покровительственным. Загляда поклонилась. Что ей до него?
– Кирилла – гость богатый, – продолжал Милута. – У меня с ним большие дела намечаются. И еще одно дело хотим обговорить. Ты, душа моя, давно уж невеста, в кресень [230] семнадцать тебе будет. А у Кириллы сын есть неженатый, на два года старше тебя. Доброе родство нам с тобой! Что скажешь?
Но Загляда молчала. Она была так потрясена этой новостью, что не нашла ни единого слова в ответ.
– Будешь ты в Киеве жить, меня в гости принимать, как по делам приеду, – продолжал Милута, и видно было, что ему очень нравятся эти мысли. – От всяких варяг подалее. А то здесь что ни день, то беда. Больше я ни себе, ни тебе такого беспокойства не желаю. А там, в Киеве, у князя Владимира под крылом, будешь жить в тиши да покое.
– В чести, в достатке! – подхватил Кирилла. Видно было, что Загляда нравится ему, и он хотел бы сосватать сыну такую невесту – Наш двор на Подоле иному боярскому не уступит.
– Но как же… Я не могу! – только и сумела вымолвить Загляда.
То, что ей предлагали, казалось немыслимым. Уехать из Ладоги, навсегда покинуть Околоградье, никогда больше не видеть берегов Волхова, Княщины и Велеши, казалось ей ничуть не лучше переселения в Кощное подземное владение. Один раз ей уже обещал это Эйрик ярл. Могла ли она подумать, что то же самое ей уготовит родной отец! А Тормод! Как она может бросить его, ставшего ей вторым отцом? А Снэульв?
– Нет, батюшка! – взмолилась Загляда. – Не хочу я из Ладоги уезжать! Я про гостя и про сына его ничего дурного не думаю, да ведь здесь – вся жизнь моя, куда же я поеду!
– Не по душе мне, что ты все с варягами дружбу водишь! – заговорил Милута, нахмурившись.
Он давно уже понял, что у дочери его лежит сердце к длинноногому свею по имени Снэульв, но такой зять вовсе не казался Милуте привлекательным. И происшествие с Хельги укрепило его недоверие к варягам. Добра от них не дождаться!
Глядя в лицо Милуте, Загляда без слов поняла, что он ответил бы на сватовство Снэульва. Пережитые беды приучили ее сначала ждать дурного, а потом уже хорошего. В ней вспыхнуло отчаяние, слезы горячо вскипели на глазах. Не простившись, она вскочила со скамьи и бросилась вон из гридницы, никого не видя и налетая на гостей и челядь. Оба купца провожали ее глазами.
В девичьей Загляда забилась в самый темный угол, где когда-то лежал раненый Тормод, и расплакалась.
Себя саму она ощущала раненной насмерть. В мыслях ее мелькали, как снежные хлопья в метель, обрывки воспоминаний обо всем пережитом за последний год. Прыжок Тойво с ладьи в воду, драка Спеха и Снэульва на торгу, рог с медом, который она поднесла Снэульву, и их обручение на берегу Волхова, возле «Медведя», впервые расправившего крылья. «Вовеки скальд не обронит березы колец подарка». Клеть, набитая плачущими женщинами, встревоженное лицо Снэульва, освещенное факелами, его голос: «Саглейд, где ты? Я нашел тебя!» Глум Бычий Рев, и подземный лаз в колодце, и лодка в чудском лесу. И все напрасно! Напрасно нить судьбы то разводила их, то снова бросала друг к другу. Видно, Макошь рассержена их упрямым желанием быть вместе вопреки всему. Богиня судьбы хочет разом положить всему конец. Лишиться не только Снэульва, но и Ладоги, всего, что было ей дорого, казалось Загляде хуже смерти. Это было как страшный сон, которому не дождешься конца.
Скрипнула дверь из гридницы, кто-то неслышно подошел к Загляде и тронул ее за плечо.
– Что ты плачешь? – прошептал тихий женский голос.
Загляда не сообразила, кто это, и отвернулась. Никто сейчас не мог ее утешить.
– Да посмотри же на меня! – тонкие пальцы с твердыми перстнями настойчиво впились ей в плечо. – Расскажи мне, что случилось? Я чего-нибудь придумаю! Ты уж мне поверь!
Загляда подняла глаза. Над ней склонилась молодая женщина, наряженная в ярко-синий шелк с вытканными цветами, с белым платом и позолоченным венцом на голове. Серебро на руках и на груди ее сверкало и позвякивало при каждом движении. А лицо ее с красивыми тонкими бровями и маленьким аккуратным носиком Загляда даже не сразу узнала. Это была княгиня Прекраса.
– Ваши же варяги говорят: от мертвеца толку нет, а живой на что-нибудь да сгодится! – продолжала она. – Я тебя за те два платочка не отблагодарила еще. Я ведь теперь княгиня – может, и с твоей печалью справлюсь?
– Да уж, тебя Макошь пожаловала! – горько ответила Загляда. Теперь ей было не до почтения. – Ты за кого хотела, за того и вышла. А меня отец надумал за киевского купца отдать и в Киев услать навеки!
– Вот так да! – потянула Прекраса и покачала головой. Жемчужные подвески на ее венце закачались, как струи дождя. – А ты отчего же не хочешь? В Киеве, говорят, и зима теплее, и весна милее нашего, и живут сытно. Да и муж у тебя будет небедный! Богатому везде красное житье! Кого же тебе в Ладоге жаль?
Прекраса заглянула ей в глаза. Тайная ревность все еще жила в глубине ее сердца, и ей бы очень хотелось, чтобы соперница, до сих пор не отдавшая ей всю любовь Вышеслава, оказалась подальше отсюда.
– У меня другой жених. Я за того киевского все равно не пойду! Только вот с отцом поссорюсь.
Опомнившись, Загляда убрала мокрые прядки волос от лица, постаралась успокоиться. Она не могла представить себя в Киеве, женой какого-то неведомого Кириллиного сына. Нет, отец ее не так жесток и не будет выдавать ее замуж силой. Но ее отказ сильно огорчит его, это Загляда понимала. Уже не в первый раз
