не является общим правилом для животных, строит, используя различную технику (более или менее большое сооружение, более или менее прочное, более или менее долговечное). Он использует различные планы, следуя местным условиям. Но разве это зависит от его разума?
Я сам и все те, кто меня окружает в этот вечер здесь, в глубине Саскачевана, далеки от того, чтобы быть убежденными в этом. Строительное искусство бобра заслуживает восхищения. Но ведь это робот, а не разумное животное. Его умение строить ближе к таковому осы или пчелы, чем шимпанзе.
Весна на великом севере
На Великом Севере весна представляет собой восхитительное зрелище. На этой земле, которую зима усыпляет на долгие месяцы, внезапность, стремительность, даже буйство весеннего обновления кажутся пропорциональными жестокости пурги и снега. При первом же луче солнца, при первом хрусте льда на озерах, при первом же журчании на холмах талой воды кажется, что какая-то лихорадка охватывает животных и растения. Все естество живет ускоренным темпом, зная, что время роста и размножения будет коротким.
Этот внезапный прилив силы и жизненных соков увлекает в свой поток все живое. Вот почему так стремительно раскроются почки и расцветут цветы. Вот почему так быстро надо собирать первый строительный материал для своего гнезда, прежде чем выйти на поиск партнера (или партнерши).
Сам человек не может избежать этого ускорения ритма жизни на северной земле. В нашей хижине, в самой глубине Саскачевана, мы чувствуем, как наши сердца бьются быстрее, как кровь стремительнее бежит по жилам. Все же мы — животные и по-животному реагируем. Никогда, вплоть до этого времени года, разница, отделяющая нас от наших „меньших братьев“, не была столь ничтожна. Как Фостер и Касси чувствуют зуд в конечностях, так и нас сжигает желание поработать, поразмяться на жарком весеннем солнце…
Праздник природы
Для того чтобы охарактеризовать весну, индейцы Великого Севера употребляют слово Yoho, которое переводится как „изумление, наполненное робостью“. Вся окружающая природа приводит их к подобной формуле. Вид просыпающегося леса и озера, высвобождающегося от своего ледяного панциря, полны незабываемой красоты. При виде этой мощи, при мысли о величавой всеобщей необходимости расти и продолжать свой род перехватывает горло.
Сейчас общее для всех — биологическая весна. Она и экипажу „Калипсо“ придает неслыханный энтузиазм. Молодые люди никогда еще не были такими возбужденными! Луи Презелен вытащил нашу ванну из оцинкованного железа на маленький пляж перед хижиной и нежится в ней под солнцем, в более чем холодной воде. Ги Жуас зашел еще дальше — он ныряет голиком в озеро Фостер, еще не свободное от льда. [26]
Мы организовали серию экскурсий на вертолете. Роберт Маккиган — для друзей просто Боб — ведет машину над лесами и окрестными озерами, то снижаясь к хатке бобров, на которую мы ему указываем, то срезая вершины деревьев, между которыми мы различаем смутный силуэт какого-то животного…
Однажды белоголовый орлан взлетает при нашем приближении, и кажется, что ему хотелось бы потанцевать в воздухе в паре с огромной металлической птицей, внутри которой мы сидим. Назавтра мы присутствуем при возвращении из дальних стран стаи диких уток, которые одна за другой садятся на берег озера Фостер.
А то еще черные казарки в бело-черно-коричневом оперении рассекают канадское небо своими типичными V-образными стаями.
Поражает нас и белая куропатка, что прячется в скалах. Эта птица, летом пестрая, серо-коричневая, зимой переодевается в незапятнанное белоснежное платье. Она остается невидимой для хищников и летом, среди травы и листьев, и зимой, на снегу. Эта окраска (здесь переменчивость — наилучшее приспособление), позволяющая ей слиться с окружающей средой, называется покровительственной окраской.
Вечером перед нами пролетает ночной хищник — огромная полярная сова, тоже вся белая; перья на краях крыльев, видоизмененные особым образом, придают ее полету абсолютную бесшумность.
Наутро мы мельком замечаем рысь — великолепное кошачье, рыжеватое, с коричневыми пятнами, уши ее на концах увенчаны тонкими черными кисточками.
Мы увидели еще и двух лисиц, пробирающихся в кустах, и россомаху, жестокого хищника, весьма скромных размеров, но устрашающей мощи… А вот медведя мы будем искать напрасно. Может быть, еще слишком рано. Может быть, эти стопоходящие спят еще в своих берлогах, в то время как мы пролетаем над лесом.
Смерть волка
А затем, на шестой или седьмой вылет, вертолет погнал между деревьями волка. Этот хищник в жемчужно-серой шубе, с широким хвостом и узкой головой буквально охвачен паникой от шума винтов. Мы преследуем его всего лишь несколько минут, так как видим, что он буквально вжался в землю, жалкий, побежденный (больше морально, чем физически) этой механической силой, которая превосходит его. Покоренный, задыхаясь, он ожидает своего конца. Мы тут же отлетаем. И Филипп выражает вслух то, о чем я думаю про себя:
«Говорят, что самозванные „спортсмены“ еще охотятся на этого зверя. Поутру они залезают в автомобиль, приезжают в аэропорт, садятся в самолет, затем в вертолет и оттуда, из ружья с оптическим прицелом, убивают одного или двух волков… В тот же вечер вернувшись домой, они демонстрируют восхищенной (!) семье шкуры, пробитые пулями, сопровождая все это рассказами об опасностях, которые они пережили. Опасности! Какие там опасности?»
Бедный волк… Жертва глупых россказней, он исчез с большей части территории Европы и Северной Америки. Его сделали пугалом для малых детей, а он не заслужил этого. Все исследования показывают, что он занимал определенное место в экологических системах, в которых человек истребил его. Сейчас его просто нет! Он не только не пожирает маленьких красных шапочек и бедных поросят, как говорят, но и северные олени (и в Канаде тоже), в истреблении которых его упрекают, достаются ему в очень малом количестве. Большую часть года, кроме самого сурового времени — зимы, он удовлетворяется грызунами — мышами, полевками, лесными мышами — даже насекомыми! Заяц для него — неслыханный праздник, а куропатка — подобна банкету…
Я говорил до сих пор только об интересе к нему с точки зрения экологии. Но его социальная жизнь, его нравы, привычка уединяться в летнее время и сближаться со своими собратьями осенью; его язык (эти „ух! ух!“, которыми он пугает своих волчат); способ его охоты группой в периоды голода; его почти исключительная моногамия; метод воспитания волчат не только одной их матерью, но также и „дядюшкой“
