— Во сколько голов оцениваете вы местное стадо каланов? — спрашиваю я нашего специалиста, как только нас представили друг другу. — В сорок шесть, — отвечает он без колебания. — Вы их хорошо пересчитали?
— Прекрасно. — По моему мнению, — с улыбкой добавляет Филипп, — он их пересчитывает по крайней мере дважды в день. Джуд (чтобы объясниться): «Просто поддерживать поголовье каждой колонии вначале и заботиться об их демографическом возрастании затем было для нас очень затруднительно. Спасение калифорнийских каланов, удавшееся однажды, было для нас близко к чуду. Мы уверены в том, что дважды такого не случится. И либо мы должны сохранить и умножить стадо, которое осталось, либо вид окончательно исчезнет с этих берегов. Если популяции (по какой-либо причине) опять сократятся до уровня 1914 года, они уже никогда не возродятся. Сейчас каланы обрели нового страшного врага, абсолютно неведомого их предкам, имя ему — загрязнение.
Нет сомнения в том, что здесь, в Калифорнии, загрязнение очень велико. Калан же весьма чувствителен к нему.
Они сильно страдают от воздействия жидких углеводородов, потому что эти вещества лишают их мех изолирующей способности. Промывание танков вдали от берегов (так называемое „черное море“) является для каланов прямой угрозой — оно ведет к смерти от холода. Самое малое, что можно сказать, это то, что и побережье Калифорнии не избежало подобного рода загрязнений. Колонии каланов, которые постепенно распространились на юг (начиная с 1938 г.), были внезапно остановлены катастрофой в Санта-Барбара, когда здесь вблизи берега потерпел крушение танкер. В заливе Сан-Франциско, где когда-то существовали, как говорят, колонии каланов, сейчас слишком мало шансов на успех попыток восстановления популяции. В настоящее время подобное же наблюдается и в штате Вашингтон, особенно около пролива Хуан-де-Фука. Как же вы хотите, чтобы калан вновь поселился в краю, где каждая скала испещрена черными пятнами мазута, а волны перекатывают десятки комков жидких углеводородов, результат беспрерывного курсирования пароходов, входящих в порт Сиэтл? Даже если бы калан не умер от такого количества вредных веществ (не забудьте, что кроме нефти здесь есть и свинец, ртуть, другие тяжелые металлы, инсектициды, моющие средства, радиоактивные осадки и тысячи других не менее ядовитых веществ), где нашел бы он себе пропитание в этой клоаке? И следов келпа здесь нет; ракообразные и иглокожие тут не размножаются; число моллюсков сокращается еженедельно.
Другая опасность, которая угрожает последним колониям каланов, — это, без сомнения, браконьерство. Очень серьезная проблема! Официальные декреты об охране этого вида на самом деле всего лишь листки бумаги, так как средства защиты животных неудовлетворительны.
Как и во всех подобных делах, кредиты, предназначенные для защиты животных, весьма недостаточны, в то время как наказания, воздаваемые нарушителям, никого не выбивают из колеи: чтобы нарушитель „схлопотал“ максимум ответственности, оговоренной законом (1000 долларов штрафа или 6 месяцев тюрьмы), его надо применить тут же. Но, насколько я знаю, несмотря на достоверное число случаев браконьерства, подобного прецедента еще не было. И по сей день каланов стреляют на берегах залива Морро (к примеру)… И если это не охотники, ведомые жаждой нажить небольшое состояние на черном рынке недозволенной продажей меха, то это разъяренные ловцы морского уха, у которых „отобрали их раковины“; либо это любители кровавых боен, для которых нет большего удовольствия, чем убить редчайшее животное пулей или подводным ружьем… (В Арктике изрядная доля каланов убиты не столько настоящими торговцами мехом… сколько просто охотниками за доверчивыми тюленями — охотниками, неспособными отличить одно водное млекопитающее от другого!)
В конце концов загрязнение и браконьерство, может быть, не были бы столь страшны для калана, если бы к нему не прибавилась все расширяющаяся сфера человеческой активности, в особенности туризм. Вот уж что наверняка сведет на нет последние колонии каланов, так это бетонные стены по берегам, новые порты для туристских нужд и всевозможные производства, на алтарь которых некоторое число каланов- неудачников уже возложило свои головы.
Я уж не говорю о полном оскудении экосистем, необходимых для этих морских хищников. Если соберут всех моллюсков единственно для выгоды человека, если перепашут все дно морское тралами, или если, о чем уже стоит вопрос, перейдут к промышленной заготовке келпа для нужд сельского хозяйства и индустрии — это приведет к потере последней надежды на выживание калана как вида».
В аппарате с замкнутым циклом дыхания
Я должен сознаться, что пессимистические высказывания Джуда Вандевера, здесь, на борту „Оршиллы“, в нескольких милях от станции Гопкинса, были подобны холодному душу.
Но все же это лучше, чем отступить. Не всегда борьба венчается поражением.
Экологическая битва — дело сложное: тысячу раз потеряешь, тысячу раз начнешь сначала, однако во имя будущих поколений мы должны вести ее беспроигрышно. Мы должны сделать это для самих себя.
Джуд Вандевер согласен с этим полностью. Большая часть его жизни ушла на поиски средств спасения последних каланов, и уж его-то никак не упрекнешь в пораженчестве… Попросту ученый не может опираться только на свои чувства: реалисты должны смотреть правде в лицо.
Интересно, что же хочет сказать мне, именно сейчас, пока я объясняю все это, калан, который смотрит на меня из водорослей метрах в двух от нас…
Ныряльщики „Калипсо“, которые были уже наготове, спускаются в воду. Мгновенная реакция: каланы, еще секунду назад настроенные вполне добродушно, разбегаются в разные стороны. Действительно, до сих пор ныряльщик был их заклятым врагом — он приходил со своим подводным ружьем, чтобы истреблять их. Первый раз каланы имеют дело с посетителями без оружия — но их право на недоверие к человеку вполне законно.
До определенного момента, однако. Есть еще одно обстоятельство.
Нам понадобилось некоторое время, чтобы понять, что вид и шум пузырьков воздуха из наших аквалангов привлекает их и отпугивает одновременно. Если мы действительно хотим приблизиться к каланам в их среде, нам следует найти для этого какой-то другой, более спокойный способ.
Пока пловцы поднимаются на поверхность с пустыми раковинами морского уха — каланы отбросили их, после того как оторвали моллюсков от подводных скал и съели их плоть, — я говорю себе, что существуют лишь два способа приблизиться к каланам, поиграть в прятки среди морских водорослей с этими застенчивыми клоунами — либо аппарат с замкнутым циклом дыхания либо ничего.
Кислородный аппарат с замкнутым циклом дыхания, основным достоинством которого являются отсутствие пузырьков воздуха и полная бесшумность, был создан военными для своих собственных нужд. Благодаря ему бойцы-подводники не выдают себя дыханием и становятся неразличимыми с поверхности.
Мы применяли эту хитрую систему в тех случаях, когда имели дело с дикими зверями, которых гирлянды серебристых пузырьков и шум дыхания пловцов в обыкновенных скафандрах приводили в ужас.
Но я не скрываю, что от этого я ничего не выигрываю. Хотя пловцы „Калипсо“ имеют большой опыт работы со всевозможными подводными аппаратами, я не люблю, когда они пользуются кислородными аппаратами. Кислородный аппарат доставляет многочисленные неприятности даже хорошо подготовленным пловцам. С подобным аппаратом любая ошибка может стать роковой.
